Владимир Михановский - Шаги в бесконечности Страница 19

– Центр равновесия сместился, – сказал Ван.

– И речь нарушена, – добавил Алексей.

Владимир вызвал машину. Помахивая крыльями, она опустилась рядом.

Вчетвером они еле-еле погрузили Энквена.

– Какой тяжелый! – удивился Федор.

Они остановились, чтобы отдышаться.

– Будем считать, что познакомились, – сказал Владимир и хлопнул Федора по плечу. – Приходи в Зеленый, в шахматы сразимся…

– У меня к тебе вопрос, Федор, – сказал Алексей. – Когда ты обнаружил в комнате постороннего, он назвал себя Ливеном Броком?

Федор пожал плечами.

– Энквен не сделал в сущности ничего плохого, – произнес он, почувствовав вдруг необъяснимую симпатию к могучему, лишенному страха Энквену.

– Дело не в этом, – сказал Алексей.

– А в чем же? – спросил Федор.

– А в том, что белковый робот Энквен не имеет права лгать, – пояснил Ван.

– Понимаю: у него такой ограничитель? – решил блеснуть Федор своими познаниями в биокибернетике.

– Нет, у него такое воспитание, – сказал Владимир.

– У Энквена нет никаких ограничителей, – сказал Ван.

– Разве так бывает? – растерянно спросил Федор.

– Бывает, – подмигнул неожиданно Владимир.

– Нам очень важно, Федор, чтобы ты рассказал, как было, – сказал Ван.

Федор задумался.

– Когда я после пинг-понга вернулся к себе, – начал он, – то с порога заметил в комнате постороннего. Я сразу узнал его…

– Узнал? – поднял брови Алексей.

– У меня есть фотография Ливена Брока, – пояснил Федор.

– Ясно, – кивнул Ван. – Дальше.

Федор переступил с ноги на ногу.

– Ну, я и обратился к гостю, назвав его Ливеном Броком, – произнес он.

– Значит, именно ты назвал Энквена Ливеном Броком, а не он сам себя?

– переспросил Ван.

– Вспомни, это очень важно, – добавил Алексей.

– Я назвал Энквена Ливеном Броком, – твердо сказал Федор.

– Уф, гора с плеч! – произнес Ван.

– Спасибо, друг, – сказал Алексей.

Владимир молча обнял на прощанье Федора. Федор подождал, пока машина поднимется в воздух. Когда орнитоптер превратился в слабо светящуюся звездочку, Федор пробормотал: «Вверху одна горит звезда, мой взор она манит всегда». Федор любил стихи, сам пробовал их писать и в минуты волнения часто вспоминал строки Лермонтова.

Когда орнитоптер лег на курс, Алексей вызвал координационный совет и кратко рассказал председателю обо всем происшедшем.

– Ваши выводы? – спросил председатель, когда Алексей умолк.

Алексей посмотрел на Вана и Владимира.

– Мы считаем, что нити сходятся к башне безмолвия, – сказал он, переведя взгляд на распростертое тело Энквена.

– Похоже, – согласился председатель. – Однако же, если бы в башню безмолвия кто-то проник, немедленно сработал бы сигнал защиты. Но такого сигнала не поступало. Как же сумел Ливен Брок проникнуть в башню?

К мембране пригнулся Ван.

– Энквен тоже проник в курсантский корпус, – сказал он.

– Хорошо, займитесь башней, – решил председатель после паузы. – Помощь нужна?

– Нет, – почти одновременно ответили все трое.

– Добро. Жду радиограмм, – сказал председатель, и мембрана щелкнула, отключаясь.

Орнитоптер чуть вибрировал, мчась к Зеленому городку на предельной скорости.

Мысли всех троих были поглощены теперь башней безмолвия. Башня не поражала размерами. Земля знала сооружения и побольше. Однако по сложности с башней вряд ли могло бы сравниться любое другое творение землян.

Ван нарушил молчание.

– Этой ночью я познакомился с мыслями Ливена Брока о внеземных цивилизациях, – сказал он.

– Прочел на полях книжки Циолковского? – спросил Владимир.

– Нет, эти соображения содержатся в одном блоке памяти Брока, – ответил Ван. – Я прослушивал этот блок как раз перед тем, как в кабинет профессора ворвался какой-то черт с садовыми ножницами…

Алексей улыбнулся.

– Я еще постригу тебя, Ван, – пообещал он.

– Вернемся к блоку памяти, – напомнил Владимир.

– Ливен Брок говорит там в одном месте, – произнес Ван: – «Если бы я повстречался с представителем инопланетной цивилизации и он спросил меня: «Чем ты, землянин, можешь гордиться?» – я ответил бы: «Башней безмолвия».

– Брок несколько пристрастен: он отдал башне полжизни, – заметил Алексей.

– А я согласен с Ливеном Броком, – задумчиво произнес Ван. Он подумал о гроздьях биологических реакторов, в сокровенных глубинах которых выращивались самые совершенные счетно-логические устройства: там синтезировались клетки серого вещества – головной мозг белковых роботов. С легкой руки Ливена Брока их называли еще белковыми братьями.

– Я часто думаю о белковых братьях, – будто угадав его мысли, сказал Алексей. – Чтобы создать человека, эволюции понадобились миллионы лет. Возникали и рушились горы, мелели моря, а хрупкий белковый комок, возникший некогда в древнем море, жил, размножался и набирал силы. Через какие только испытания не прошла земная жизнь, прежде чем стала она разумной! Белковый комок прошел через все мытарства, перешагнул через все ступеньки эволюции, прежде чем превратился в человека разумного. А белковые братья? Они выходят готовенькими из камеры синтеза. Эволюция, оказывается, ни при чем.

– Ты забываешь, что каждый белковый получает длительное воспитание, – заметил Владимир.

Алексей махнул рукой.

– Воспитание – это не то, – сказал он. – Разве можно подменить эволюцию?

– Мы не подменяем эволюцию, Леша, – произнес Ван. – Мы только используем ее законы. Разве физики подменяют законы природы? Они открывают их, чтобы заставить служить человеку. Возьми, например, гравитацию, о которой столько теперь говорят. Когда человек познает ее законы, он сможет их использовать, и могущество его удесятерится. Что же касается белковых братьев, то в настоящее время…

Энквен едва ли слышал разговор людей. Из окна Федора Икарова он выпрыгнул, повинуясь внезапному импульсу. Воспитатель называл это качество самостоятельностью, Лин – строптивостью. Высота в сорок этажей была для Энквена не страшна, но, рассчитывая силу толчка, Энквен упустил из виду вес передатчика. В результате робот приземлился неудачно. Поломки вызвали жгучую боль, но сказать об этом подбежавшим людям Энквен не мог: он даже пошевелиться был не в состоянии. К счастью, протиснувшийся сквозь толпу Ван Каро сразу же сообразил, в чем дело, и, не мешкая, отключил регулятор ощущений Энквена. Ван поспел вовремя: не сделай он этого – и робот мог погибнуть. Сильная боль могла привести к шоку и необратимой смерти. Как только Ван отключил регулятор, боль начала утихать, и по сильному телу Энквена волнами растеклось онемение. «Ощущение сродни невесомости» – такова была последняя мысль, которую зафиксировал засыпающий мозг белкового робота. Не получая никакой информации извне, клетки мозга Энквена одна за другой погружались в спячку.