Владимир Данихнов - Братья наши меньшие Страница 19

— Ир, — сказал я, криво улыбаясь и пытаясь спрятаться за дверью кабинета, — потом поговорим, хорошо? А открытка та стоит три пятьдесят. Хочешь — верни деньги.

— Нет! — взвизгнула она.

Я закрыл дверь на ключ и только тогда вздохнул свободно, а Макеева плаксиво пискнула с той стороны:

— Встретимся на обеде в столовой, Кирилл Иванович! Открытку вашу я все равно люблю, а ночью засунула ее под подушку, и мне всю ночь снились вы! Хотите знать, как вы мне снились?

— Ради бога, нет, — пробормотал я испуганно. Пакет с открытками (проклятая привычка, давно пора с ней завязывать — обойдется народ и без моих поздравлений) кинул на свободный стул, подхватил со стола пульт дистанционного управления и включил сплит-систему.

Видеоокно показывало барханы, над которыми кружил суховей; караван верблюдов медленно двигался вдалеке, и палящее бледно-желтое солнце выжигало небо над ним добела.

Надо достать скотч, подумал я, и перевести окно в обычный режим. Пусть показывает то, что в самом деле происходит на улице, пусть показывает грязь и холод.

У кого можно выцыганить скотч?

Я попрыгал на месте и несколько раз присел. Меня била дрожь, и черт знает почему: причиной был то ли холод, то ли Иринка. Скорее второе.

Скотч можно достать у системщиков, но идти к ним сейчас? Увольте. Ни за что и никогда, только через мой труп. Идти к этим шушукающимся сплетникам и сплетницам после того, как они видели нас с Иринкой вместе? Да лучше смерть от газа через повешение на электрическом стуле!

Я сел за компьютер и щелкнул выключателем на системном блоке, который в то же мгновение зашумел, а изображение на мониторе проявлялось медленно и неохотно, будто подморозилось. Я коснулся сенсор-панели и мгновенно подключился к сети — на чем у нас не экономят, так это на средствах связи.

Мишка.

Как он там?

Парень дотошный, наверняка уже нет не только фоток его дочери, но и самого сайта, а может, и Лерочкиного парня тоже нет, валяется на дне реки с перерезанным горлом, а к лодыжке проволокой камень прикручен с выбитым Мишкиным вензелем.

Не задумываясь, я набрал в окошке браузера нужный адрес.

Лера Шутова все так же белоснежно улыбалась с главной страницы сайта, и была она такая же голая, как вчера. Я вспомнил, что обещал Шутову не смотреть на Леру, и закрыл глаза. Вслепую попытался закрыть страничку, но пальцы съехали с сенсор-панели, и я случайно выключил компьютер.

— Сволочь, — пробормотал я для порядка, хотя злости никакой не испытывал; меня в большей степени волновало Мишкино поведение — почему он медлит?

И я решил навестить его. У Мишки много недостатков, главный из которых превращение работы, такой важной и нужной (хоть и ненавистной), в фарс, но опоздания к его недостаткам не относятся, и к десяти он всегда на работе, чаще — раньше.

Привычно сунув сигарету за ухо, я вышел в коридор. Посмотрел направо — в курилке было пусто. Насвистывая веселый мотивчик, я двинулся по коридору в сторону Мишкиного кабинета. Проходя мимо, невзначай дернул за ручку — дверь поддалась и приоткрылась. Я просунул голову внутрь и удачно сострил:

— Эй, Мишка, как там поживает твоя юная порномодель?

Осекся.

В кабинете никого не было, вешалка стояла пустая. Возникло чувство, что Шутов, уходя, в спешке забыл запереть дверь. Я нажал на дверь плечом и прошел в кабинет, огляделся: все-таки Миша — безалаберный человек. Бумаги, вместо того чтоб лежать в специально отведенных шкафчиках и папках, валялись в полнейшем беспорядке на столе, на стуле, под монитором, на подоконнике; несколько листочков приютилось под ножкой несгораемого сейфа. Урна была забита до предела, а к стеклянной дверце шкафа было прилеплено множество листочков с надписями вроде: «попросить Михалыча о прибавке к жалованью», «исследовать сайт кровавыепытки.ком» и «тренинг перед зеркалом — говорить себе, какой я единственный и неповторимый».

Да, Мишкиному простецкому отношению к жизни можно только завидовать.

Я протопал мимо стола и уставился в окно (самое обычное, не видео), сжав подоконник до боли в кистях. Вид из Мишкиного окна мало чем отличался от того, который открывается из моего в обычном режиме: три ржавых мусорных контейнера и огороженная бетонным забором автостоянка. После того как резко подскочили цены на бензин для частного транспорта, на стоянке всегда много машин. Похоже, они стоят там просто так, бесплатно, потому что охранника нигде не видно, его будка пустовала весь последний год. А запчасти не разворовали только потому, что их негде продать. Никому они сейчас не нужны, рынок перенасыщен металлоломом. Зато в пустых автомобильных коробках любят ночевать бомжи. Ранним утром можно увидеть, как они подставляют лестницы к забору и, покинув стоянку, группками по два-три человека ковыляют в сторону храма Христа Спасителя. Там их никто не трогает. Горожане брезгуют, а милиционеры стесняются хватать бомжей на ступенях храма, и те просят милостыню, украдкой попивая водку.

Дверь скрипнула, и я вздрогнул от неожиданности. Резко обернулся, как преступник, застигнутый на месте преступления.

В кабинет заглядывал тучный, в своем вечном строгом костюме и при галстуке, начальник отдела системщиков Леонид Павлыч. Он вытянул губы в трубочку и с подозрением прищурил левый глаз, а потом пожевал губами и прищурил правый.

— Ты чего тут делаешь? — проскрипел он. Голос у Леонида Павлыча скверный, под стать мерзейшему характеру.

— Шутова жду, — честно ответил я. — Он забыл запереть дверь.

— Шутова ты не дождешься, — ворчливо ответил главный системщик и оглядел кабинет — не спер ли я чего? Потом объяснил: — Шутов в реанимации. Только что звонили из больницы. Тяжелейшее состояние. Пытаются разбудить его, чтобы подписал в завещании пункт о добровольной сдаче органов в случае смерти.

Под Новый год Лешка Громов напился, вытащил своего ручного робота на балкон и орал песни, задорно орал, с матерком и подвыванием. Мне было скучно и совсем нечего делать — не телевизор же смотреть? — поэтому я натянул старую куртку темно-синего синтетика, надел старенькие ботинки и тоже вышел на балкон — поглядеть, с какого такого счастья мой ненавистный сосед распелся.

День назад ударил слабый морозец, градуса два-три. Мой взгляд, пропущенный сквозь алкогольный фильтр, помог определить, что на Лешке белая шелковая шведка и сиреневые шорты — что ж это получается: ему мороз нипочем? Сосед стоял с коньячной бутылкой в руках, отхлебывал из нее каждые две минуты и выкрикивал слова песни. Было сложно определить, к какому жанру принадлежит песня, скорее всего, то был шансон.