Антон Дубинин - Узкие врата Страница 19

Какое глубокое небо. Господи, прости меня, а я еще думал опустить руки.

…Это была песня на стихи Рикова брата. Стало быть, во всем в жизни есть смысл — даже в этом несчастном Риковом брате.

Ну что ж поделаешь, больше-то никого не осталось. И отсюда недалеко — не более часа быстрой ходьбы… Сколько раз Фил ходил через этот парк к своему другу, мимо покосившихся скамеек под фонарями, а потом — по набережной, мимо церквушки святой Евгении, которая, говорят, как все нормальные церкви, открыта и ночью — и дворами, дворами…

Заодно можно зайти. Помолиться, что ли.

Но Фила сейчас так мутило от всех этих церковных дел — наша страна движется к эклесиоцентрической форме управления… Это теократия, Фил — что он только сплюнул себе под ноги.

Кто-то один, может быть, и ты. А остальных не жаль.

Цыпленочек, наверное, спит, с легким презрением подумал Фил — сейчас, кажется, уже больше полуночи, а пока он дойдет, будет еще позже… Ничего, проснется.

Зато, кажется, этот человек склонен предать Рика меньше всех на свете.

Глава 4. Ал

…Меньше всех на свете он ожидал увидеть сейчас именно этого человека.

Сказать по правде, когда в дверь позвонили — долгим, властным звонком, каким подымают с постели — Алан болезненно сжался от страха. Сердце его гулко ухнуло и остановилось. Ну вот, подумал он, убирая повлажневшие руки с клавиатуры, ну вот и за мной пришли. Теперь моя очередь.

Звонок трещал одним сплошным звуком. Не умолкая.

Алан встал, толкнув стул так, что тот едва не свалился, бросил взгляд на стенные часы. Два двадцать ночи. Просто великолепно. Помоги мне Господь.

Оправданием может послужить только то, что это была его третья бессонная ночь. Правда, днем он прикорнул часа на четыре — сам собою уснул, не собираясь того делать: присел на кровать, чтобы покопаться в ящике Рикова стола — а очнулся уже под вечер, с головою мимо подушки. Голова, кстати, гудела тупой болью, как паровой котел.

Может, потому он и сшиб по пути парочку предметов — телефон с тумбочки, вешалку в коридоре — пока шел открывать.

В дверной глазок он, к сожалению, не разглядел ничего. Какая-то высокая фигура, темная на фоне тусклого света… И когда Алан открыл наконец и увидел перекошенное, с тенями под глазами, худое Филово лицо — у него уже не было сил удивляться. Он посторонился, отступая вглубь тесного коридора.

— А… Привет.

Фил перешагнул порог, и светлые глаза его ощупывали Аланово лицо с легким подозрением. Ему показалось, как ни смешно, что этот небольшой хрупкий парень в доску пьян или обкурился. И не только потому, что тот стоял криво, прислонившись к стене — нет, у него было какое-то бледное, осоловевшее и перекошенное лицо, глаза — как у наркомана… Всегда чистые, аккуратно расчесанные (еще одна причина для Филова презрения) светлые волосы — свалялись у виска.

— Ты что тут, пьешь горькую, что ли?..

— Нет. Дверь захлопни… Раз уж пришел.

Голос у Алана был тоже наркоманский — совершенно дохлый, безо всякого выражения, кроме мировой усталости. Не дожидаясь, пока гость разденется, он зашлепал тапками, как старик, куда-то в кухню, загремел чайником. Чайник в этом доме был не электрический, а эмалированный, большой и белый, с цветочками, давно потерявшими изначальный цвет и национальную принадлежность (кажется, гвоздики…), и ставился на газ… В этом старом районе мало где остались газовые плиты, но вот у Рика — была.

Фил сам повесил куртку и прошел в большую комнату.

Там горела только настольная лампа — и экран монитора. Видно, цыпленочек что-то пишет по ночам, наверное, эпитафию по брату… По крайней мере, не спал он со всей очевидностью — хотя рубашка на нем застегнута криво, как на последнем бомже, а светленькие джинсы не стирались уже лет пятьдесят…

У стола в нос Филу шибанул сильный, странно знакомый запах — скорее приятный, чем противный. Он склонился исследовать этот вопрос — а, валерьянка… Откупоренный пузырек, наполовину пустой; в чашке — на дне желтоватая заварка, остатки чая — они-то и пахнут… Понятно, почему парень натыкается на стены, а глаза у него, как пуговки, такие на стене можно нарисовать, провертев две точечки. Валерьянка в больших количествах именно так и действует.

Фил одним глотком допил остатки лекарства из чашки и воззрился на монитор, когда Алан вернулся. На железном подносике стояла чашка чая и сахарница, рядом в блюдечке какое-то заплесневелое печенье. Вот оно, Эриховское гостеприимство. Война войной, а гостя поят чаем… в любое время суток. У Фила даже сердце заныло, так жалобно и одновременно дико смотрелось угощение.

— Ага… Спасибо.

— Еще есть варенье… Если хочешь.

— Нет, не хочу.

— Земляничное.

— Не надо.

Помолчал, отхлебывая из чашки. Заварка была несвежая, чуть припахивающая тухлецой. Весной и смертью. В комнате очень сильно пахло весной и смертью… Или я совсем уже спятил на этом запахе.

Легкий ветерок шевельнул полосатую занавеску, коснулся каменного Филова лба. А, так вот почему пахнет — просто форточка открыта…

— А что это у тебя за… ерунда? Кому это ты?

(Черные ровненькие строчки по экрану: «По мнению многих нижеподписавшихся, церковный суд явно превышает свои полномочия. Права человека нарушены с вопиющей жестокостью…» — и еще какая-то мура в подобном стиле.)

— Это? Письмо…

— Вижу, что письмо. И кто же… удостоился? (Это ж надо ж так сказать — «С вопиющей жестокостью». Подумать только, что этот самый человек написал «Рыцаря Инглафа»… Похоже, у него тут вовсю крыша едет, даже сильнее, чем у меня, подумал Фил с мрачным удовлетворением.)

— Да… так. Президенту.

— Президенту?.. (И точно, сильнее. Казалось бы, за эти три дня не осталось на свете ничего, что могло бы Фила расмешить — однако нет, этот парень смог-таки. Фил фыркнул, поднимая брови так, что кожа на лбу сложилась, как гармошка. Вот красивым себя Фил никогда не считал… разве что сильным.)

— А что? — голос Алана был усталым, как у больного старика. Злой нелюдим Фил ему никогда не нравился, сейчас не нравился особенно, но зато это был настоящий живой человек, пришедший к нему, хотящий того же, чего и он… Не просто один из призраков имени больного воображения и валерьянки, вроде посещавших его предыдущей ночью. — Что-то же надо делать… Какая-то же должна быть на них управа.

— Тогда ты точно не по адресу, — Фил невозмутимо взял печенюшку. По сравнению с Риковым братом он был просто роковой черный человек — весь в темном, здоровенный, непрошибаемый… — Как раз Президент на них — не управа. Они же того… церковные власти. Светские им ничего не сделают.