Виталий Забирко - Жил-был кудесник Страница 19

Я включил конфорку, поставил на плиту чайник и сел на табурет. Словно в полусне я слышал, как гости плескались в ванной комнате, а затем наблюдал, как Татьяна споро, на скорую руку готовила бутерброды.

Завтракать я отказался - вид бутербродов после ночных мук вызывал у меня стойкую антипатию. Но вот крепкого чаю выпил.

Гости мои спешили - как же, первый рабочий день, - поэтому разговоров мы практически не вели. И к лучшему. Меньше на меня обращали внимания, да и я со своими варёными мозгами вряд ли бы смог поддержать разговор. И был даже рад, когда они, попрощавшись, ушли.

Правда, тогда из-за холодильника на свет божий выбралась Шипуша и стала нагло требовать есть. Перед ней мне рисоваться было нечего - знали мы друг друга как облупленных, - поэтому я, не церемонясь, сгрёб ей в блюдце со стола остатки завтрака, поменял песок, а затем рухнул на прибранную тахту, даже не подумав раздеться. И провалился в сон.

Насколько я могу судить по рассказам других людей о своих снах - я выродок. Или что-то в этом роде. Обычно людям снятся сны о них самих, и именно в ипостаси своей собственной личности они и принимают участие в сновидениях. Со мной не так. Нет, мне тоже снятся сны от первого лица. Но, за редким исключением, я, как личность, со своим "я" во сне ничего общего не имею. Как правило, моё "эго" в сновидении - это абсолютно другой человек, зачастую даже отдалённо не напоминающий меня не только внешним обликом, но и внутренним миром.

В этот раз произошло вообще что-то из ряда вон выходящее, чего никогда прежде со мной не было. Я не только проник в свой сон как личность (изредка такое случалось и ранее), но и слился воедино с Жилбылом. Впрочем, слился - это не совсем верно. Произошло как бы "содвоение" сознаний: персонажа Жилбыла Летописца и писателя Валентина Бескровного - в одном теле. При этом, сосуществуя, проникая друг в друга, личности, тем не менее, не объединялись в единое целое.

- Ты что пишешь? - снова прошипела над ухом Чёрная Государыня.

Жилбыл испуганно оглянулся. Но ответил за него я:

- Что хочу, то и пишу.

Я раздражённо швырнул перо на стол и встал. И увидел, как сгорбилась, стушевалась, узнав в Жилбыле МЕНЯ, Чёрная Государыня. Лик же Светлой Государыни смотрел на меня с болью и страданием. Впервые со времени слияния двух некогда разрозненных половинок Волшебной Страны она возобладала в теле Государыни.

- Зачем ты это сделал, Кудесник? - тихо спросила она.

- Я сделал? - Я рассмеялся, но тут же жёстко отрезал: - Вы сами этого хотели.

И тут только понял, насколько близок наш мир миру Волшебной Страны. Мы тоже хотели перемен. И тогда наш "кудесник" такого натворил...

Я шагнул из беседки, и оплётшая колонны паутина, непреодолимая для Жилбыла, легко лопнула с сухим треском. Из-под ног испуганно шарахнулся Лет, но я на него не обратил внимания. Для меня он был букашкой - впрочем, как и всё живое в этом мире. Твёрдой поступью Повелителя я зашагал по ступенькам на вершину холма, а за мной бестелесной тенью следовала Государыня. Наконец-то единая в двух лицах, ибо в моём присутствии она была никем.

Бесконечную лестницу, по которой Летописец никогда не мог подняться до конца, я одолел в несколько шагов, словно лестничный пролёт в подъезде своего дома, - на то я и Кудесник. Но на вершине холма на трон не сел настоящему Повелителю показуха ни к чему. Лишь опёрся рукой о спинку трона и оглядел созданный мною мир. Бесстрастно, как и полагается Создателю.

Безобразный шрам рассекал холм и всю Волшебную Страну с востока на запад. По правую сторону раскинулись бесконечные непроходимые леса с редкими проплешинами гнилых болот Тёмной половины, а по левую - изумрудные луга с островками берёзовых рощ Светлой. И объединяло их небо со стремительно несущимися с севера на юг грозовыми облаками. Справа на горизонте у самого Ледяного моря клубился мглистый туман, формируя в своём киселе воинство Чёрной Государыни. В сполохах молний, раздирающих чернильные клубы, то и дело мелькали клыкастые морды вампиров, троллей, чешуя драконов, кожистые крылья нетопырей, белые саваны призраков. На противоположном горизонте у берегов Тёплого моря в молочной пелене и в мягких отблесках зарниц рождалась рать Белой Государыни: зеленоликие смешливые дриады, прекрасные феи со стрекозиными крылышками, лучезарные фениксы...

Я нахмурился, повёл бровями, и оба варева, что на севере, что на юге - чёрное и белое, - забурлили крутым кипятком, и лики воинств в них исчезли. Иноземных воинств я не хотел, а своих, славянских, к своему стыду, практически не знал. Точнее, некоторые имена мне были известны: навьё да заложные, водяницы и самодивы, скарбники и лешие, трясовицы, огнеи и хрипуши, карачуны, ворожцы - но что эта нечисть конкретно каждая из себя представляет, я не имел понятия. Подобно "кудеснику" из нашего мира, "кашу" я заварил чисто по наитию, совершенно не предвидя, какие силы проснутся и примут участие в этом бедламе.

Звонок в дверь вырвал меня из сна как зов Иерихонской трубы праведника из гроба. Было темно, словно в могиле. Ничего спросонья не соображая, я вскочил с тахты, шагнул в сторону надрывавшегося звонка, споткнулся обо что-то и врезался головой в шкаф. Наконец с трудом сообразил, что я не на Страшном Суде, и меня зовут не на Армагеддон, нашарил на стене выключатель, зажёг свет и поспешил к двери.

В коридоре стояла Елена. Одна. И вид у неё был такой, будто звонила в дверь с самого утра. Одарив свирепым взглядом, словно нерадивого привратника, Елена прошла практически сквозь меня в комнату и захлопнула за собой дверь.

Я зачем-то выглянул в коридор, тупо посмотрел на пустую лестничную площадку, но Татьяны не увидел. В голове царила сумятица - такое ощущение, словно работали оба полушария мозга, но мысли в них крутились в разную сторону, то и дело со скрежетом цепляясь друг за друга. Я посмотрел на часы. Начало девятого. Учила меня когда-то мать, что нельзя спать на заходе солнца. Ан, не в коня корм...

Я зашёл в ванную комнату и сунул голову под холодную воду. Это помогло, но незначительно. В голове прояснилось, перестало скрежетать, но ощущение вращения полушарий в разные стороны продолжалось. Появилась звенящая пустота, а ясности мыслей не прибавилось.

Насухо вытерши голову, я причесался, но, к сожалению, сделать тоже самое с мыслями не смог. Может, и к лучшему, поскольку совершить то, что я сделал далее, никогда бы себе не позволил, находясь в нормальном, не заторможенном состоянии. Постучав в дверь и не дождавшись ответа, я, вопреки своей "гипервоспитанности", вошёл в комнату.

Елена сидела на тахте, рылась в сумке матери и встретила моё появление тем же свирепым взглядом, что и в прихожей.