Татьяна Кузнецова - Беспокойное путешествие Страница 19

Владения высокородных Бадов, рыцарей Золотой Звезды, простираются от северных гор до самого Артонаса. Увы, ныне эти плодородные земли утратили истинного хозяина, коим является мой господин; сейчас ими управляет наместник Гуго Дагор - странный человек, между прочим... Хотя, сие несколько иная история.

Так вот. Когда двадцать два года назад я - бедный, но благородный рыцарь...

Энна, уже успевшая позабыть свое бесславное поражение в битве с колобком, уставилась на него в изумлении.

- Ты рыцарь?

- Да, - с достоинством ответствовал он. - А что, не похож?

- Не похож, - бестактно отрезала юная воительница. - Ты маленький и толстый. Рыцарь должен быть строен, быстр и ловок как тигр.

- Я тигр, - заверил девушку колобок. - Воистину тигр, госпожа Энна. Да вот хоть у хозяина спроси.

- Он тигр, - усмехнувшись, подтвердил Тротби.

- Не суди по внешнему виду, Энна, - добавил Шон. - У моего отца был конюший - огромный парень с железными кулаками и сумрачным взором. Он без труда поднимал на своих плечах двухгодовалого быка, рвал цепи и мог одним ударом свалить с ног лошадь. Но однажды на наш дом напали кочевники. Их было человек пятнадцать против дюжины слуг. Помню, даже старик повар бросился на бандитов с черпаком наперевес, даже птичница, прикрываясь ведром, лупила их палкой и осыпала проклятьями... И, клянусь, я не поверил своим глазам, когда увидел, с какой скоростью наш силач удирает через задний двор в поле... В сумрачном взоре его бился страх недорезанной свиньи...

Шон одобряюще улыбнулся маленькому Гуччо и умолк, кажется, вновь увлекшись мысленным путешествием в неведомые миры.

- Так что я рыцарь, - заключил тему колобок, - пусть толстый, зато не рыхлый, а тугой. Ты можешь протянуть руку, госпожа воинственная Энна, и пощупать мой бок или живот (я уж не говорю про мускулатуру груди и шеи), и тогда ты убедишься в исключительной крепости моего тела.

А теперь с вашего согласия я продолжу свое повествование. Полное имя мое - Гуччо Мариза Нелидо Фан Миакка. Я хосиец, мне пятьдесят лет. Я никогда не был женат, и детей не имею. Мой господин - моя семья, а более мне никого не нужно.

Двадцать два года назад я вернулся в Хос из дальних странствий, пришел к месьору Анжелиасу и пал к его ногам. "Я готов служить тебе верой и правдой, о господин! - воскликнул я, пытаясь облобызать его железный сапог. - Прости меня и возьми к себе!" Да, я был виноват... Я, вассал, в юности нарушил клятву, сбежав из родной страны на запад. Я утратил честь рыцаря, в веселии и разврате проводя время. А когда, спустя годы, в затуманенном мозгу моем наконец мелькнуло воспоминание о месьоре Анжелиасе и его благочестивой супруге, мне вдруг открылась истина...

Он простил меня; он вернул мне тот крошечный клочок земли, коим владели мои предки; он заново выстроил мне дом; он взял меня на службу в свой великолепный замок, где и провел я те счастливейшие двенадцать лет, о которых буду помнить всегда.

Через несколько лун после моего возвращения Винченса, дочь Килина и супруга моего господина, произвела на свет сокровище, кое сидит сейчас рядом со мной и сонно моргает своими прекрасными глазами. Лишь только я увидел его в первый раз, такого маленького, беспомощного, сердце мое дрогнуло и осталось с ним навсегда. Мне некого было любить все годы моей глупой беспутной жизни, но счастье, видимо, ещё не покинуло меня. Судьба распорядилась так, что в тот момент в замке моего господина не было надежного человека для воспитания юного месьора...

- Все же ты слишком многословен, Ги, - вежливо заметил Тротби, еле сдерживая зевок. - Раньше ты умел говорить коротко...

- Я и теперь умею, месьор наследник, - надулся колобок. - Но красноречие есть искусство, которым в наше смутное время владеет один из тысячи, и, поскольку я и есть тот самый один из тысячи - иных, косноязычных, я...

- Гуччо!

- Ну, хорошо. Я пропущу те благословенные двенадцать лет и продолжу повествование с того дня, когда после внезапной кончины Анжелиаса Бада и его несравненной супруги мы - то есть месьор наследник и я - уехали в Тим...

- Об этом я уже рассказал моим друзьям, - снова прервал колобка Тротби. - Я как раз остановился на том, как мы сели в карету, которую за нами прислал дядя. И потом, ты обещал живописать Хос, а вовсе не наши злоключения.

- О, конечно! Незамедлительно начну рассказ...

Не выдержав, юная воительница дернула за рукав Шона, который под болтовню Гуччо сладко уснул. Шон тут же пробудился, мутными глазами оглядел товарищей. Неведомые миры, кои снились ему в эти мгновения, испарились бесследно; серый туман рассеялся.

- Ты был учителем Тротби? - он совершенно правильно истолковал усиленное подмигивание Энны, которая сочла, что не раз уже была бестактна и теперь пришла очередь Одинокого Путника перебивать занудного повествователя.

- Да, - сказал Ги, - я учил его грамоте, геометрии, верховой езде, этикету и прочей ерунде, столь необходимой человеку такого высокого происхождения, как мой несравненный месьор...

Обрывая листья, лил сплошной дождь, равномерным шумом убаюкивая и без того сонных путников, а Гуччо говорил и говорил, наслаждаясь звуками своего приятного баритона, однако же не замечая, что постепенно глаза его покорных слушателей закрываются, а головы склоняются; что смысл его речей уж больно затейлив, да к тому же погребен под массой лишних слов; что, в конце концов, уже середина ночи и после долгого дня пути все хотят спать...

Но вот и сам он, оборвав монотонный рассказ свой на полуслове, уснул. Костер угасал, и шум дождя становился прерывистей, глуше... Наступал новый день.

Глава 7

Долгая дорога завершилась у стен древнего Нилама. Путешественники, усталые, но умиротворенные утренней свежестью и теплом, шагом въехали в город.

Заспанные стражи у ворот при виде Тротби заметно оживились, принялись почтительно кланяться. Он же на них никакого внимания не обращал: взор его, ставший вдруг надменным, был направлен вперед и вверх, туда, где уже показался ослепительно яркий край оранжевого солнца. Тонкие губы месьора наследника были поджаты, а брови сдвинуты к переносице, так что казалось, будто он только сейчас сошел с картины придворного живописца. Энна и Одинокий Путник смотрели на него с удивлением.

Колобок также изменил выражение лица. В крохотных глазках его мерцал злобный огонек, толстый маленький нос сморщился как от неприятного запаха. И он проехал мимо городских стражей молча, не подарив им даже короткого взгляда.

Тут Энна и Одинокий Путник насторожились. С того мгновения, как они покинули заброшенный дом на краю леса, ни Тротби, ни его верный Гуччо не проронили и слова, что было довольно странно, но вполне объяснимо половину дня и половину ночи они потратили на повествование о себе и своей жизни, и теперь, конечно, могли испытывать усталость и желание немного поразмыслить. К тому же, открывшись вовсе незнакомым людям, бродягам и задирам, они непременно должны были ощутить некий неуют в душе и, может быть, раскаяние в собственной откровенности. Но когда при въезде в город Одинокий Путник задал Тротби вопрос и не получил ответа, а потом тот же вопрос обратил Гуччо и тоже не получил ответа, тревога проникла в сердца друзей. Энна положила ладонь на рукоять кинжала и вопросительно посмотрела на Шона. Тот только вздохнул.