Журнал «Если» - «Если», 2003 № 03 Страница 19

В фильме, в отличие от пьесы, эти моменты не очень заметны на общем комическом фоне. Зато народу дали вволю посмеяться над бахновскими (Владлен Бахнов был соавтором сценария) шутками вроде «икры заморской — баклажанной», которых, разумеется, в тексте у Булгакова быть не могло в принципе.

Роман «Собачье сердце», бытовавший в самиздате до самой горбачевской перестройки, пережил целых две экранизации — причем, с результатами полярными. В итало-западногерманской версии 1975 года заняты европейские звезды первой величины — Макс фон Зюдов (профессор Преображенский) и Марио Адорф (доктор Борменталь). Однако фильм вызвал даже не резкую критическую реакцию, а еще хуже — ни-ка-кую! Автору обзора не удалось обнаружить ни единой рецензии или хотя бы краткого отзыва на эту картину, исключая необходимый фильмографический минимум (который позволяет заключить, что, по крайней мере, набор персонажей соответствует булгаковскому). Это приговор картине куда более жестокий, чем любые придирки и издевки критиков.

Зато российская телевизионная экранизация режиссера Владимира Бортко стала настоящим событием. Вряд ли найдется читатель — любитель Булгакова и одновременно любитель кинофантастики, — который не согласится с тем, что на сегодняшний день это одна из несомненных вершин не только отечественной кинофантастики, но и мировой. Причем, одной из составляющих успеха, на мой взгляд, стал как раз демонстративный отказ постановщика от кинотрюков (в нынешнем понимании «кинофантастика — это когда компьютерные спецэффекты»), а кроме того, от порочной попытки осовременивания литературного произведения. В результате стилизованное под ретро «старомодное кино», снятое неторопливо, обстоятельно, в вирированном цвете, с уважением к деталям быта, к духу эпохи, а самое главное — с живыми актерами, а не виртуальными персонажами, созданными компьютером, оказалось предельно современным. И безусловно фантастическим, и булгаковским — тут споров, кажется, не предвидится.

Зато другая отечественная картина, созданная в сотрудничестве с чешскими кинематографистами, «Роковые яйца» (1995), вызвала у многих разочарование. Тем более обидное, что материал-то был — выигрышнее некуда. Казалось, достаточно было просто добросовестно, с пиететом по отношению к литературному первоисточнику и без отсебятины, перенести сюжет этой повести на экран, и получился бы отличный российский «хоррор» с необходимой толикой социальной сатиры. Однако режиссеру Сергею Ломкину, очевидно, этого «показалось мало». И в результате фильм вышел неоправданно перегруженным — эпизодами, сюжетными планами и режиссерскими изысками (усиленными еще и операторскими экзерсисами), в которых окончательно растворилась булгаковская проза.

Любопытно, что самыми впечатляющими эпизодами фильма вышли не сцены кровавого пиршества гигантских пресмыкающихся, а совсем иные. В данном случае необязательные и неорганично «пришитые» к нехитрой истории «роковых яиц» сцены из другого, главного булгаковского произведения, к кинематографической судьбе которого самое время перейти[2].

Кажется, история жизни на экране этой во многом мистической книги (имеется в виду не только ее содержание, но и судьба — литературная и все прочие) немало позабавила бы автора романа. И он мог бы, подобно своему герою, воскликнуть: «Как я все угадал!» — имея в виду ту фразу, что вынесена в заголовок обзора.

Первым фильмом, снятым по мотивам «Мастера и Маргариты», стала телевизионная картина знаменитого польского режиссера Анджея Вайды «Пилат и другие» (1972). Именно по мотивам: копродукция польских и западногерманских кинематографистов была выдержана в духе диссидентского протеста, причем протеста двоякого — против коммунистов и в большей степени против костела. Режиссер остановился исключительно на «евангельской» истории, пожертвовав визитом Воланда в Москву и историей самого Мастера (в зрелищном отношении не менее выигрышными). А кавычки оттого, что для режиссера, выросшего не в атеистическом Советском Союзе, а в католической Польше, рассказанная Булгаковым история Иешуа и Понтия Пилата с самого начала представлялась какой угодно, но только не евангельской[3]. Как бы то ни было, те немногие, кому удалось увидеть фильм Вайды на каких-то закрытых просмотрах (эпоха подпольного видео была еще впереди), в один голос утверждали: фильм получился и не религиозным, и не богоборческим. И не совсем «булгаковским».

Еще меньшее отношение к Булгакову имела вторая экранизация романа, осуществленная в том же году югославским режиссером Александаром Петровичем. Хотя фильм и назывался «Мастер и Маргарита», от романа в нем остались лишь какие-то рваные эпизоды и детали (на сей раз относившиеся как раз к «московским» главам), которые к тому же буквально потонули в потоке черного юмора, «сюра» и кинематографических изысков по-югославски.

Известно, что роман мечтал экранизировать Андрей Тарковский. Конечно, на экране мы увидели бы совсем иного Мастера и совсем иную Маргариту, но фильм несомненно вызвал бы размышления и споры. Наверное, поэтому режиссеру и не дали реализовать свои замыслы.

Новое обращение к роману пришлось на зарю отечественной горбачевской перестройки, которую, по мнению наших кинематографистов, они и начали — на своем легендарном пятом Съезде.

Именно тогда за постановку уже ставшего культовым романа взялся Элем Климов, которому, как говорится, все карты были в руки: по стране гремела его картина о войне — «Иди и смотри», а сам Климов на упомянутом съезде был только что избран первым секретарем Союза кинематографистов. Но… работа над картиной почему-то не заладилась и была прекращена без видимых причин.

Однако это были цветочки. Следующим за булгаковский роман принялся режиссер Юрий Кара — в 1990-е годы еще молодой, но уже заявивший о себе тогдашним боевиком «Воры в законе» (по произведениям Фазиля Искандера). На сей раз картина была снята. Маргариту сыграла Анастасия Вертинская, Мастера — Виктор Раков, Понтия Пилата — Михаил Ульянов, Иешуа — Николай Бурляев, а Воланда — Валентин Гафт; а еще в картине были заняты Филиппенко, Гармаш, Стеклов, Весник, Мишулин, Дуров… Казалось бы, такой звездный состав способен спасти любую картину, даже если бы постановщик по какой-то собственной прихоти решил ее сознательно «запороть»!

Однако, что вышло на самом деле, сегодня не могут внятно рассказать ни сам Кара, ни актеры, ни даже компания-инвестор, на деньги которой снималась картина. Известно только, что смонтированную, но так никому не показанную картину компания положила «на полку» (это фигурально, а буквально — в сейф), не оставив режиссеру-постановщику даже авторской копии. В отличие от приснопамятного советского Госкино, запрещавшего фильмы по соображениям чаще всего идеологическим, в данном случае причины такого «собачанья на сене» так и остались неведомы широкой публике.