Георгий Гуревич - Наш подводный корреспондент Страница 19

Я попытался его утешить:

- Нельзя всего предусмотреть, Алексей Дмитриевич.

- Без человека не обойдешься, - мрачно изрек Сысоев и перегнулся через борт. Его человеческая натура не выдержала качки.

Да, разума машине не хватало. Был бы на ней машинист, он вывел бы машину благополучно. А может и нет. Разве мало людей погибло при извержениях? Видели опасность, а убежать не успевали. Правда, человек умеет быть осторожным в незнакомом месте. А машина? Можно ли ей дать программу на осторожность? Как поступил бы я, увидев под водой непонятный туман? Наверное, остановил бы машину, задумался: "На что это похоже? На вулкан? Вулкан надо обходить стороной".

А если ни на что не похоже?

Но здесь мои размышления прервала волна. Катер подбросило, я больно ударился затылком. Обругал себя: "Шляпа! Держаться надо лучше".

А в голове уже связывались нити: вот что предупреждает нас об опасности боль. Ребенок протягивает руку к свечке и отдергивает - он обжегся. Теперь ему известно: огонь обжигает. У потока лавы мы ошпарились бы и поспешили бы удрать.

- Алексей Дмитриевич, нельзя сделать, чтобы машине было больно?

- Нет, конечно. Ведь это металл, кристаллы, провода - нечувствительный материал.

Но я уже верил в машину больше, чем изобретатель. "

Металл не чувствует, - раздумывал я. - Но ведь углерод и водород тоже не чувствуют. А человек, состоящий из углерода, водорода, кислорода и прочих элементов, радуется, негодует, страдает и наслаждается. Как-нибудь устроена эта система, доставляющая страдание. Надо бы разобраться, как именно".

Подвижное лицо Ходорова между тем изменило выражение. Усталая безнадежность исчезла, появился живой интерес.

- Боль и не нужна, - сказал он. - Нужен просто индикатор опасности. Например, такой: вал разрушается при нагрузке в две тонны на квадратный сантиметр. Присоединяем к валу индикатор напряжений. Когда нагрузка превосходит полторы тонны, датчик дает команду машине отойти. К сожалению, сложно это все. Чем больше деталей, тем больше аварий. Не хочется ставить добавочные устройства, которые могут понадобиться раз в год.

Я подумал: "И у нас в геологии так же. Запасливый - раб и сторож вещей. Нельзя тащить с собой инструмент, который понадобится раз в год. Не изыскателем будешь, носильщиком".

Так рассуждали мы в крохотном катере, как будто не было рядом нависающих валов, а машина стояла в мастерской и не надо было разыскивать ее на дне. Человек умеет забывать неприятности. Иногда это бывает полезно.

- А машина может забывать, Алексей Дмитриевич?

Оказывается, может. В машине есть магнитная лента, на которой записываются приказы. Но ленту можно размагнитить.

Но вот из тумана донеслись прерывистые гудки. Плавучая база звала катер. Вскоре появилась остроносая тень небольшого парохода. Сбавив скорость, катер осторожно приблизился к борту. Матрос, стоявший на палубе, ловко поймал канат, а человек в фуражке с "крабом" крикнул, перевесившись через борт:

- Нашли уже!

26

Все вместе и по очереди мы ходили в штурманскую рубку, чтобы посмотреть на черное пятнышко. Так выглядела машина на небольшом экране локатора. Неподвижная, она ожидала помощи на дне под пятикилометровой толщей воды, под зыбкими серо-зелеными неустойчивыми холмами. Но помощи мы не могли оказать. Именно эти холмы мешали нам. Океан развоевался не на шутку. Волны метались в суматошной пляске, пенные языки разгуливали по палубе, ветер рвал двери, хлестал по лицу. Мы вынуждены были ждать и утешаться, глядя на черное пятнышко. А далеко внизу, в вечной тьме и тишине, терпеливо ждала машина, терпеливее, чем люди.

Буря бесновалась... а эфир был спокоен и беспрепятственно доносил радиограммы. Волков слал приказы. Он требовал принять срочные меры, ускорить темпы, обеспечить подъем машины, сохранить в целости материальную часть и т.д. Даже радист, принимая очередное указание, сказал в сердцах:

- Что вы терпите? Радируйте ему: "Обеспечивайте хорошую погоду, принимайте меры ликвидации шторма". Тогда мы сможем ускорить темпы.

Ходоров грустно улыбнулся:

- Он не обидится, даже обрадуется. Подошьет к делу и будет показывать: вот какой легкомысленный человек Ходоров. По легкомыслию и погубил машину.

Наконец на третий день океан утих. Суматошная пляска сменилась задумчивым покачиванием. От горизонта до горизонта катились пологие валы, солидные и размеренные. Капитан счел погоду приемлемой, стрела подъемного крана свесилась над водой, и тяжелый электромагнит бултыхнулся в воду.

Прошла минута, другая, и океан стер его след. Воды сомкнулись, возобновилось мерное раскачивание. Журчала лебедка, стальной канат скользил через борт. К пострадавшему шла помощь, последнее действие разыгрывалось в глубинах. Но океан плотным занавесом скрывал сцену от зрителей.

Видеть можно было только пятнышки в рубке штурмана: одно побольше, и почернее - электромагнит, другое поменьше и не такое отчетливое - машину. Большое пятно тускнело и съеживалось - электромагнит уходил в глубину. Матрос у лебедки выкрикивал цифры: три тысячи метров, три тысячи сто метров...

Самое трудное началось у дна. Надо было подвести магнит вплотную, а он качался на пятикилометровом канате и отставал от судна. Капитан долго маневрировал, прежде чем два черных пятнышка слились.

И вот они поднимаются вместе. Матрос снова выкрикивает цифры, но уже в обратном порядке. Вверх канат идет гораздо медленнее, наше нетерпение еще усиливает эту медлительность. Ползет, ползет из воды мокрая стальная змея. Только сейчас понимаешь, как это много - пять километров. А когда идешь по тайге, пять километров - совсем рядом.

Осталось пятьсот метров... четыреста... триста. Весь экипаж на одном борту, все смотрят в воду, так бы и пробили ее взглядом. Сто метров... пятьдесят... тридцать!

Наконец, смутная тень появляется под водой - сначала что-то неопределенное, бесформенное. Но вот вода раздается, черный корпус поднимается над ней, с него сбегают струи, скрадывая очертания. Это электромагнит. Теперь очередь машины. Сейчас она появится. Виден острый нос... а затем и весь корпус старого морского бота с пробитым дном.

27

Добавочные поиски ничего не дали. Судно трижды обошло район вулкана (его нетрудно было обнаружить при помощи эхолота), но никаких металлических предметов поблизости не было. Осталась слабенькая надежда, совсем маловероятное предположение. Может быть, машина продолжала путь по заданному маршруту. На всякий случай, для очистки совести, стоило пройти над ним.

Маршрут можно было знать только приблизительно. Ведь машина должна была руководствоваться малозаметными перегибами и останавливаться для бурения, встречая магнитные аномалии. Плывя по поверхности, мы не могли с достаточной точностью находить перегибы и аномалии.