Ричард Морган - Черный человек Страница 2

Потом она осознает, где находится. Боковым зрением видит складные паучьи лапки автохирурга, а каталка тем временем фиксируется в слотах на смотровой площадке. Приходит облегчение. Что-то не так, но хотя бы место правильное. «Гордость Хоркана» оборудована самой лучшей автоматизированной медицинской системой; КОЛИН делает технику на славу, она читала в «Колониальных новостях». Все бортовые искусственные интеллекты тщательно осмотрены и отремонтированы за пару недель до вылета. Слушай-ка, Элли, есть предел тому, что может пойти наперекосяк с криокэппированным телом, верно? Органические функции замедлены до предела, так что болезни, в случае чего, особо не развернуться.

Но паника и ощущение неотвратимой беды не уходят. Она чувствует их, как собака – конечность под анестезией: глухо, неотступно.

Она поворачивает голову на каталке и видит его.

Ощущение чего-то знакомого, теперь более острое, ударяет, как током.

Однажды во время поездки по Европе она зашла в Museo della Sindone, музей Святой Плащаницы в Турине, и увидела отпечаток измученного лика на ткани. Она стояла в полумраке по ту сторону пуленепробиваемого стекла, окруженная благоговейным шепотом верующих. Никогда и ни во что не верившая, Ларсен была сильно тронута жесткими линиями худого лица, смотревшего на нее из герметичной вакуумной камеры. Это было свидетельство человеческих страданий, которое совершенно не вязалось с заявленной божественной природой, и молитвы ему казались неуместными. Глядя на это лицо, поражаешься незамутненной упрямой стойкости органической жизни, передавшейся по наследству неотъемлемой, упорной способности не поддаваться, которой одарили нас долгие века эволюции.

Это мог бы быть он. Здесь, сейчас.

Он опирался на высокий угловой шкафчик, уставившись на нее, жилистые руки-канаты скрещены на костлявой груди (она может разглядеть ребра даже сквозь футболку), прямые длинные волосы свешиваются по обе стороны узкого лица, и оно кажется еще более худым от боли и какой-то жажды. Рот сомкнут в линию, вытравленную между острым подбородком и бритвенно-узким, костистым носом. Щеки под скулами запали.

Сердце в груди замедляет пульсацию, когда ее глаза встречаются с его.

– В чем… – С этими словами в ней вскипает ужасное понимание, чудовищное осознание того, что ее разум все еще старается избежать. – Дело в моем колене? В моей ноге?

Внезапно откуда-то находятся силы, она приподнимается на локтях и заставляет себя смотреть.

Взгляд вступает в борьбу с воспоминанием.

Пронзительный крик рвется из нее, продрав на мгновение окутавшую тело паутину наркотиков. Она не знает, как слабо звучит голос в пространствах операционной, внутри от крика разрываются уши, вместе с ним приходит знание, от которого темнеет в глазах и отключается разум. Она знает, что кричит не от того, что увидела.

Не от картины аккуратно перебинтованной культи, которой в двадцати сантиметрах ниже бедра оканчивается ее правая нога; не от этого.

Не от внезапно пришедшего осознания, что боль в колене – это фантомная боль в конечности, более ей не принадлежащей; не от этого.

Она кричит от воспоминания.

От воспоминания о едущей по тихому коридору каталке, мягком толчке и повороте в операционную, и потом, в наркотической дымке – о нарастающем визге дисковой пилы, резко изменившемся, когда та впилась в плоть, и слабое, подсасывающее шипение прижигающего лазера после этого. От воспоминания о недавнем прошлом и тошнотворного, до самых глубин души понимания того, что скоро все это случится снова.

– Нет, – хрипит она. – Пожалуйста.

Длиннопалая рука дружески давит на ее лоб. Сверху нависает лик с Туринской плащаницы.

– Тсссс… баклан знает, почему…

За лицом она видит движение. И знает, помнит, каким оно будет. Движение паучьих лапок разбуженного автохирурга, бесшумных, негнущихся.

Блистающая сталь…

Часть I

Сквозь пламя вниз

Суровые уроки века сего в первую очередь научили нас необходимости постоянного надзора и эффективных ограничений и, следовательно, тому, что системы обеспечения правопорядка непременно должны осуществлять свою деятельность с безупречной принципиальностью и согласованностью.

Глава 1

Он наконец-то нашел Грея в лагере «Марс-Подготовительный» в Перу, совсем рядом с боливийской границей. Тот скрылся с помощью дешевой пластической операции и новой фамилии Родригес. Способ был неплохим и, пожалуй, выдержал бы стандартную проверку. Службы безопасности в подготовительных лагерях работали откровенно небрежно; правда в том, что там не слишком интересовались, кем ты был до того, как поступил. Существовали, однако, еще кое-какие следы, которые можно найти, если знаешь, где искать, а Карл Марсалис несколько недель искал с той методичной настойчивостью, которая уже стала походить на отчаяние. Он знал, что Грей где-то в районе Альтиплано, туда вел след из Боготы, да и куда еще, собственно говоря, бежать тринадцатому? Он все это знал, и знал, что след появится, и кто-нибудь о нем сообщит, что это только вопрос времени. Но он также знал, что все вводные программы ускорялись и урезались в связи с растущим спросом, поэтому время не на его стороне. Что-то должно было произойти, и скоро, иначе Грей уйдет, а Карл не получит вознаграждения.

Так что, когда застой кончился и сеть, которую он усердно забрасывал все эти недели, наконец принесла лакомые крохи информации, впору было запрыгать. Трудно не отбросить кропотливо выстроенную легенду, хотелось наплевать на репутацию в Агентстве, засунуть куда подальше его значок и арендовать самый быстрый комплект колес для бездорожья, который только можно добыть в Копакабане. Трудно было не рвануть через границу на всей доступной Агентству скорости, вздымая по пути к лагерю дорожную пыль и слухи, узнав о которых Грей, конечно, немедленно уйдет, если у него есть хотя бы какие-то связи с местным населением.

Карл не запрыгал.

Вместо этого он позвонил в пару мест и организовал себе поездку через границу с военными связистами на допотопной разведывательно-патрульной машине с выгоревшим на солнце логотипом Колонии на обоих бронированных бортах. Личный состав – перуанские кадровые военнослужащие, набранные в беднейших семьях приморских провинций и потом откомандированные в корпоративную службу безопасности. Они брали за перевозку чуть больше, чем обыкновенные солдаты-срочники, но салон машины был, по военным стандартам, просто шикарен и даже вроде бы оснащен кондиционером. В любом случае они были жизнестойкими и молодыми, из тех молодых, кто пока не слишком повидал западный мир и невинно радуется своему положению, которое дается тяжелыми физическими тренировками, и дешевому авторитету от формы цвета хаки. Все они широко улыбались гнилозубыми улыбками, и среди них не было никого старше двадцати. Карл счел их хорошее настроение признаком неосведомленности. Можно было смело держать пари, что эти дети понятия не имеют о стоимости, которую их высшее командование запрашивает у корпоративных клиентов за услуги субподряда.

Закупоренный в тряской, пропахшей потом утробе машины, погруженный в раздумья о своих шансах против Грея, Карл предпочел бы молчание. Он никогда не любил разговоров. Считал, что они сильно переоценены. Но есть предел молчанию, которое дозволено тому, кто едет без билета, так что он поучаствовал в поверхностной болтовне о решающем матче Аргентина – Бразилия на следующей неделе, вставляя в разговор минимум слов, чтобы только не показаться невежливым. Несколько замечаний о Патриции Мокатта и о том, целесообразно ли делать женщину капитаном команды, состоящей преимущественно из мужчин. Показатели каждого игрока. Сравнение тактик. Кажется, все шло неплохо.

– ¿Eres Marciano?[10] – наконец задал неизбежный вопрос один из солдатиков.

Он покачал головой. Вообще-то он когда-то был марсианином, но эту долгую запутанную историю вовсе не хотелось рассказывать.

– Soy contable, – сказал он им, потому что иногда так себя и чувствовал. – Contable de biotecnologia[11].

Они все заулыбались. То ли потому, что не считали Карла похожим на бухгалтера-биотехнолога, то ли потому, что не поверили, – он точно не знал. В любом случае, вопросов больше не было. Эти парни привыкли к людям, рассказы которых не соответствуют лицам.

– Habla bien el espanol[12], – похвалил его один.

Его испанский был хорош, хотя последние две недели он в основном говорил на языке племени кечуа – произношение марсианское, но сам язык по-прежнему тесно связан с породившим его перуанским. На нем говорят почти все обитатели Альтиплано, и почти все из них – чернорабочие в подготовительных лагерях. И на Марсе до сих пор то же самое. Несмотря на это солдаты говорили по-испански. Не считая почерпнутого в сети и далеко не идеального аманглика, эти парни с побережья другого языка не понимали. Неидеальное состояние дел с точки зрения корпорации, но правительство Лимы было непреклонно, подписывая контракты с КОЛИН. Одно дело передать контроль гринго: фактически, такой одобренный олигархией исторический прецедент уже существовал. Но позволить обитателям Альтиплано стряхнуть с себя хватку прибрежных культурных традиций… ну это просто недопустимо. Слишком рискованно, учитывая былые, и весьма неприятные, исторические события. Вначале, шесть столетий назад, инки тридцать лет отказывались вести себя как подобает покоренному народу, потом – кровавая реприза Тупака Амару[13] в тысяча семьсот восьмидесятом, маоисты «Сендеро Луминосо»[14] жалкое столетие назад и совсем уж недавние мятежи familias andinas[15]. Урок усвоили. Больше никогда. Испаноговорящие люди в форме и чинуши жестко настояли на своем.