Александр Вяземка - «Конрад Томилин и титаны Земли» «Плато» Страница 2

Профессиональное образование заменили наставники. Новорожденному клону отводилась карьера в гильдии, членом которой когда-то был и сам оригинал – конечно, при соответствии способностей клона требованиям профессии. Переход из одной гильдии в другую не запрещался, но, как уже упоминалось, жестко регулировался.

Конрад, унаследовавший от своего прообраза профессию агента по недвижимости, трудился в основанном им почти девятьсот восемьдесят лет назад ООО «Ифан Фасильефич Меняют Квартиру». За это время он успел помочь прикупить новое жилье всего трем Ифанам Фасильефичам: Ифаны Фасильефичи попадались нечасто, а прибегали к услугам ООО и того реже. Поэтому сказать, что все девятьсот восемьдесят лет Конрад «трудился», было бы изрядным преувеличением. В действительности все это время он мечтал…

Он грезил о свете софитов, неистовых аплодисментах и рыдающих зрителях. Он был ничуть не меньшим поклонником славы, чем последний актер никому неизвестного провинциального театра. Слава, правда, пока держалась к нему спиной. Но это, он твердо верил, лишь до поры до времени…

В ожидании же наступления этого момента чуда он сам заходился в неистовых аплодисментах, он сам был рыдающим зрителем, его глаза сияли ярче любого софита. Он боготворил актеров, даже весьма посредственных. Его кабинет, стены которого были увешаны отпечатанными на сверхдолговечном субпластике портретами служителей Мельпомены, киноафишами и театральными программками, напоминал офис антрепренера, но никак не рабочее место спекулянта недвижимостью.

Приблизить момент встречи Конрада с подмостками, а заодно и славой, взялся Пафл Пафлыч Мимосадов. Пафл Пафлыч отличался не только популярностью и преданностью профессии актера, но и своей доступностью для простого человека. Каждые пять лет гильдия актеров Мошковии проводила вступительные экзамены. Экзаменующихся всегда хватало с избытком, в связи с чем экзамены обычно растягивались на несколько недель. На число желающих не мог повлиять даже тот факт, что в гильдию редко кому удавалось пробиться – не более чем одному-двум счастливчикам за столетие.

За два дня до одного из таких экзаменов – своей сто сорок четвертой попытки после ста сорока трех провалов – Конрад пил чай в компании Пафла Пафлыча, своего звездного репетитора. После вечера, проведенного за прогоном экзаменационного материала, пить чай на летней веранде, утопающей в сумерках остывающего дня и стрекотании понимающих толк в музыке насекомых, было блаженством.

Сегодня Конрад был великолепен как никогда – в течение всего урока с лица Пафла Пафлыча не сходила улыбка, а с губ то и дело срывались восторженные комплименты.

Сам Пафл Пафлыч готовился к очередной звездной роли: в фильме «Чужой-296» ему предстояло сыграть правителя Чужих. Будучи сторонником школы активного реализма, Пафл Пафлыч готовился сыграть эту роль без грима и компьютерных эффектов. В свое время для роли Ихтиандра в фильме «Человек с бульвара Ихтиозавров» ему с помощью генетиков удалось отрастить жабры. Теперь с их же помощью Пафл Пафлыч должен был в течение нескольких месяцев преобразоваться в одного из монстров расы Чужих.

Конрад промокнул салфеткой пот, выступивший на лбу от чая и смешавшийся с потом, обильно оросившим его лоб еще во время репетиции. Определенную потливость, как ему казалось, вызывала в нем и внешность Пафла Пафлыча. Находиться с ним наедине было немного жутковато. Окончательно в Чужого Пафл Пафлыч еще не превратился, но и на человека более почти не походил.

– Я еще помню времена, когда чай пили из самовара, – проурчал знаменитый актер, сладко щурясь на последний лучик проваливающегося за горизонт солнца. – Был прибор такой. Заливаешь в него воду, а выходит чай.

– А в чем фокус?

– А в том… В самоваре использовался настоящий чайный лист, а не пищевой картридж, из которого моя электронная кухарка и ватрушек нам этих наладила, и варенья к чаю, и сам чай. Да… были времена. Магазины были как вот этот стол – настоящие. В них можно было зайти и побродить среди полок с товаром. А товару было… Это сейчас картриджи только остались. А раньше… Еду ведь выращивали. Да, представь себе. Зайдешь в магазин, а там… И творог. И мука. И… э… варенье. И чай. И картофель. И помидор. И огурец. И чего только нет! Господи, как же давно это было! Господа нет, а мы до сих пор поминаем имя Его. Какова все-таки у меня память, а? Это ж все было так давно, что непонятно, как память вообще в состоянии хранить воспоминания о тех временах.

– Временах Новой Античности?

– Ее самой. Я еще отлично помню ту эпоху. Тогда Британские острова лежали где-то на широте Париша… Это потом уже англичане перетащили их к Ишпании. Холодно им, видите ли, было. Дождливо и тоскливо. Шотландцы-то, само собой, заупрямились и перетаскиваться куда бы то ни было наотрез отказались. Кинулись ров рыть. Разъединительный. Республиканцы Шкверной Ирландии поначалу тоже отказались, но после того как Южная Ирландия план поддержала, согласились и те и другие… А Мошква наша тогда и вовсе была столицей непомерно громадной страны. И называлась, вроде, иначе. Мофква что ли? Или Моцква? Не помню. А ведь я, между прочим, коренной мошквич в четвертом локте. Или наколеннике? Не помню. Ни к черту память!

– Вы же только что жаловались, что она у вас слишком хорошая.

– А память такая штука – ею никогда не можешь быть доволен.

Пафл Пафлыч вылакал из блюдца остатки чаю – вылакал явно без удовольствия – и застыл в задумчивости. Конрад также молчал. У него были свои мысли, которые тоже требовали тишины и вдумчивости.

– Я так устал, мой мальчик… – неожиданно произнес Пафл Пафлыч надломленным голосом.

Конрад вздрогнул и бросил тревожный взгляд на своего учителя: не примерещились ли ему эти слова? Нет, не примерещились: на лице Пафла Пафлыча, в его взгляде, движениях действительно читалась многовековая усталость, которую никакие дозы эликсира вытравить были не в состоянии. Соответственно, играть персонажей, налитых юностью и энергией, он и его ровесники не могли. Но играли.

– В это трудно поверить, но, прожив столько лет, я не могу сказать, что мудр, – великий актер тяжко вздохнул. – Я мудр лишь настолько, насколько мне позволяет быть мудрым общество. А общество навязывает нам свою мудрость. По-настоящему мудр лишь тот, чья мудрость не зависит от общественной.

Многократный повтор слов «мудрый» и «мудрость» подействовал на Конрада словно заклинание: он оцепенел под грузом своей собственной молодости, неопытности и незначительности, молча внимая полумифическому существу, столь же древнему, как, вероятно, сам Космос, но снизошедшему до разговора с ним.

– А может, мы стали умнее? Нет. Я точно не стал, – меланхолично продолжил Пафл Пафлыч. – Я могу сыграть тебе хоть пятилетнюю девочку, хоть хорька. Но однообразие занятий, погоня за одним и тем же зайцем в итоге отупляют. На что мне эта слава? Ведь никуда не выйдешь! Двенадцать тысяч лет карьеры… С каждым жителем Мошквы, почитай, знаком. Это ужасно. Каждый норовит подойти и потрепаться, а ты потом мучайся: «Кто это был?» Вот ты, конечно, полагаешь, артистом или другой какой знаменитостью быть легко. Полагаешь ведь? Вот… Художников и ученых уважают и ставят в пример до тех пор, пока они не выскажутся о своих политических взглядах. А потом? Затравят! И либеральная пресса затравит. И правительственная. Получается, не могу я взгляды иметь? Мнение свое личное высказывать? Теперь только на кухне его и выскажешь. Спасибо и на этом. Да взять даже Гениального Секретаря. Он уже забыл, каков он на самом деле, а мы этого и не знали. С этим круглосуточным каналом, посвященным его жизни, ему теперь приходится играть и днем и ночью. Ему постоянно приходится доказывать свою состоятельность и смелость, а ведь понятно, что у по-настоящему смелого и состоявшегося человека нет необходимости доказывать это снова и снова. Причем не зрителю даже доказывать, а себе. Что есть слава? Зачем она? Слава утомляет не меньше прожитых лет. С другой стороны, хорошо, когда работа и романтика – суть одно и то же. Есть у меня дружок, Фима Эрин, известный пианист – ты, конечно, слышал. На вид неказист, что стоптанный ботинок, но как играет!.. Если положит взгляд на красавицу – пропала красавица. Пригласит ее на концерт – и что ты думаешь? – она ему охапку цветов тащит! Ты можешь себе такое представить? Женщина дарит мужчине охапку роз! А у него выходит. Вот ведь… Кóня, ну, зачем тебе в актеры? Может, ну его, а? Может, попробуешь в пианисты? Коня, Коня… Ты ж мне как сын родной, почитай, стал. Актер бы из тебя толковый вышел. С другой стороны, мне все это надоело. Куда еще стремиться? К каким наградам? Куда расти? Все, вырос. Дальше не растут. Понимаешь, к чему я, а?