Гевин Экстенс - Вселенная против Алекса Вудса, или Светская церковь Курта Воннегута Страница 2

Когда устал, а расслабляться нельзя, надо загрузить мозг какой-нибудь работой, чтобы не засыпал. Я принялся спрягать неправильные испанские глаголы, начиная с настоящего и постепенно продвигаясь к более сложным временам. Разумеется, я делал это про себя, поскольку за мной наблюдала камера, но мысленно проговаривал каждый слог, следя за правильностью произношения и постановкой ударений. Я добрался до entiendas – безличная форма, второе лицо, сослагательное наклонение глагола entender («понимать»), – когда открылась дверь и в комнату вошли два офицера. В одном я узнал полицейского, который вез меня из порта. Он держал в руках папку с бумагами. Другого я видел впервые. Оба выглядели раздраженными.

– Доброе утро, Алекс, – поздоровался незнакомый офицер. – Я старший инспектор Эрс. Инспектор Каннингем мой помощник, вы уже виделись.

– Да, – откликнулся я. – Здравствуйте.

Не буду тратить время на описание внешности старшего инспектора Эрса и его помощника инспектора Каннингема. Мой школьный преподаватель английского, мистер Тредстоун, не уставал повторять: когда описываешь человека, необязательно упоминать каждую мелочь, а лучше выделить одну деталь, которая сразу раскроет характер персонажа. Так вот, у старшего инспектора Эрса на правой щеке была родинка размером с монетку. А у его помощника инспектора Каннингема ботинки были надраены так, что глаза слепило.

Они устроились за столом и жестом предложили мне сесть напротив. Я даже не заметил, что вскочил, когда они вошли. Так уж меня приучили в школе – вставать, когда в комнату заходит взрослый. Вроде это нужно, чтобы выразить уважение, но с какого-то момента начинаешь это делать автоматически, не выражая ничего.

Какое-то время они просто смотрели на меня и молчали. Мне хотелось отвести взгляд, но это могло показаться невежливым, так что я тоже молча смотрел на них и ждал.

– Алекс… – начал старший инспектор Эрс, – за последнюю неделю ты натворил таких делов, что практически стал знаменитостью.

Мне такое начало не понравилось. Что я мог ответить? Да меня ведь ни о чем и не спрашивали. Так что я лишь пожал плечами. Вряд ли им это понравилось, но совсем не реагировать на их слова было бы странно.

Старший инспектор Эрс почесал свою родинку и сказал:

– Ты понимаешь, что влип?

Вопрос звучал как риторический, но я на всякий случай кивнул.

– И понимаешь почему?

– Кажется, да.

– Понимаешь, что дело серьезное?

– Да.

Старший инспектор Эрс посмотрел на своего помощника, который все это время молчал, потом снова перевел взгляд на меня.

– То, как ты вел себя весь последний час, заставляет меня усомниться в том, что ты понимаешь хоть что-нибудь. Если бы ты сознавал всю серьезность своего положения, ты не был бы сейчас таким спокойным. Скажу честно, будучи на твоем месте, я бы очень-очень нервничал.

Он использовал деепричастный оборот вместо конструкции с повелительным наклонением в функции сослагательного «будь я на твоем месте». Я это заметил, потому что перед их приходом как раз думал о сослагательном наклонении, но поправлять его вслух, пожалуй, не следовало. Людям не нравится, когда их поправляют. Мистер Питерсон неоднократно повторял, что когда я посреди беседы подмечаю в чужой речи ошибки, я веду себя как законченный засранец.

– Скажи мне вот что, Алекс, – продолжил старший инспектор Эрс, – тебе самому не кажется, что с учетом обстоятельств твое равнодушие к происходящему не совсем нормально?

– Я не могу себе позволить поддаваться эмоциям. Мне это противопоказано.

Старший инспектор Эрс тяжело вздохнул, затем кивнул Каннингему. Тот вытащил из папки какую-то бумагу и протянул ему.

– Мы обыскали твою машину. Сам понимаешь, тебе многое придется объяснить.

Мне казалось, что объяснения требует лишь одна вещь, но я кивнул. И тут старший инспектор Эрс удивил меня, начав задавать совершенно неожиданные вопросы. Например, он спросил, как пишется мое полное имя, и попросил назвать дату рождения. Это меня озадачило: зачем они попусту теряют время, если и так знают, как меня зовут, ведь у них мой паспорт. Почему не перейти сразу к делу? Впрочем, я был не в том положении, чтобы диктовать правила игры.

– Меня зовут Александр Морган Вудс. Родился двадцать третьего числа девятого месяца тысяча девятьсот девяносто третьего года.

Не сказать, чтобы мне нравилось мое полное имя, особенно его средняя часть. Но чаще всего ко мне обращаются просто «Алекс», как эти полицейские на допросе. Если вас нарекли Александром, очевидно, что людям будет лень произносить ваше имя полностью. Большинство ограничится двумя первыми слогами. Мама и вовсе использует только второй – и зовет меня Лекс, как лысого злодея Лекса Лютора, – правда, она звала меня так еще до того, как я облысел. Потом она заявила, что сокращение было пророческим. А раньше считала, что это просто ласковое прозвище. Старший инспектор Эрс поморщился и снова кивнул Каннингему, как фокусники кивают ассистентам с реквизитом.

На этот раз инспектор Каннингем достал из папки прозрачный пакетик и швырнул его в мою сторону. Пакетик с негромким шлепком приземлился посередине стола. И в жесте, и в звуке чувствовалась отлаженная драматургия. Понятное дело – у полицейских куча всяких уловок, чтобы давить вам на психику. Ну, вы же смотрите телевизор, сами знаете.

– Приблизительно сто тринадцать граммов марихуаны, – констатировал старший инспектор Эрс. – Обнаружено в бардачке твоей машины.

Надо признаться, про марихуану я успел напрочь забыть. Я не заглядывал в бардачок с тех пор, как покинул территорию Швейцарии, – незачем было. Но попробуйте объяснить это в два часа ночи полицейским, задержавшим вас на таможне.

– Это куча травы, Алекс. Она как, для личного пользования?

– Нет… – начал было я, но не договорил. – Хотя да. В смысле она была для личного пользования. Но не для моего.

Оказалось, что старший инспектор Эрс умеет на удивление высоко поднимать брови.

– То есть это не твои сто тринадцать граммов?

– Нет. Это трава мистера Питерсона.

– Ясно, – отозвался старший инспектор, снова почесав родинку и покачав головой. – Еще мы нашли в машине приличную сумму денег, а именно. – он опустил глаза на лежащий перед ним документ. – Шестьсот сорок пять швейцарских франков, восемьдесят два евро и триста восемнадцать фунтов стерлингов. Все лежало в конверте, в боковом отделении дверцы со стороны водителя. Зачем семнадцатилетнему парню столько наличных?

Я ничего не ответил.

– Алекс, сейчас очень важно, чтобы ты ответил честно. Что ты собирался делать с этой марихуаной?

Я и сам не раз думал об этом.

– Не знаю. Ничего не собирался. Скорее всего, я бы ее выбросил. Ну или там подарил кому. Правда, не знаю.

– Подарил?!

Я даже подумал, что можно преподнести траву Элли, она оценила бы. Но я оставил эту мысль при себе.

– Лично мне трава не нужна, – объяснил я. – Мне просто нравилось ее выращивать. Зачем же я стану оставлять ее себе?

Инспектор Каннингем закашлялся, словно чем-то подавился. Это был первый звук, который он издал, и я даже вздрогнул. Мне уже стало казаться, что он немой.

– Ты ее выращивал?…

– Для мистера Питерсона, – уточнил я.

– Ясно. Значит, ты ее выращивал, чтобы отдавать даром. Это что, получается, благотворительность?

– Да нет. Понимаете, она же мне изначально не принадлежала. Владельцем был мистер Питерсон. Так что вообще-то я не имел права никому ее отдавать. Я же говорю – я ее только выращивал.

– Выращивал без всякого личного интереса?

– У меня был сугубо фармакологический интерес.

Старший инспектор Эрс еще раз посмотрел на Каннингема и несколько секунд молча барабанил пальцами по столу.

– Алекс, спрошу тебя прямо. Ты принимаешь наркотики? Вот сейчас – ты торчишь?

– Нет.

– А когда-нибудь что-нибудь принимал?

– Нет.

– Ясно. Тогда как ты прокомментируешь следующее. – Каннингем протянул ему очередную бумагу. – У нас заявление таможенника, который тебя остановил. Ему показалось, что ты вел себя, мягко говоря, странно и отказывался сотрудничать. Цитирую: «Задержанный включил в машине музыку на такую громкость, что, наверное, во Франции было слышно. Несколько минут прикидывался, что не замечает меня: смотрел перед собой остекленевшим взглядом. Когда я наконец добился, чтобы он вышел из машины, задержанный признался, что не в состоянии ее вести». Старший инспектор Эрс положил бумагу на стол и посмотрел на меня.

– Не потрудишься объяснить?

– У меня височная эпилепсия, – ответил я. – Тогда как раз был парциальный приступ. Старший инспектор снова поднял брови и скривился: мой ответ разочаровал его до глубины души.

– Эпилепсия?…

– Да.

– Впервые об этом слышу.

– Она у меня с детства. Началась после несчастного случая.

Я показал на шрам.

– Когда мне было десять лет, я.