Сергей Соколов - Ответы найдутся. рассказы и повести Страница 2

Вдруг одно из боковых стекол поползло вниз. Глухие звуки, сопровождавшие движение, усилились и в них стал угадываться какой-то чужой для уха ритмический рисунок. Послышался голос, похожий на женский, вроде простуженной оперной певицы, нараспев произнёс несколько неразборчивых слов, эхом которым что-то зацыкало и заскрежетало. Стекло остановило ход, затем так же медленно стало подниматься вверх, но прежде чем оно закрылось, в щель вылетела маленькая искорка, прочертила дугу в ночном воздухе и упала на обочину возле самого носа сержанта, шипя и угасая в небольшой лужице. Истосковавшийся по куреву, нос сразу уловил запах табака и пальцы непроизвольно потянулись спасать тонущий окурок. Сержанта не удивила ни его необычная форма, ни мелькнувшие на гильзе буквы «L&M». Он успел лишь порадоваться его размеру и будущей затяжке, когда поспешно сунул чинарик за отворот шапки и рванулся с земли через скользкую колею на другую сторону дороги: могла пойти колонна, лежи тогда тут целую вечность.

Но, перебегая, он не мог не посмотреть вслед чудной машине, тем более, было на что.

В белом ореоле она мерно и солидно покачивалась на жидких рытвинах, закидывала грязью наполовину стеклянный задок с подвешенным запасным колесом, освещенную прямоугольную табличку, на которой зоркие глаза сержанта разглядели «о 211», и удивительные фонари по бокам кряжистого корпуса, ярко и бесстыже горевшие красным огнём.

«Совсем обнаглели, гады. Ничего не боятся», – подумал сержант и скрылся в кустарнике.

3

– Слушай, а ты давно этим делом увлекаешься?

Молодой высокий парень, одетый в неброскую старенькую куртку, тесную на широких плечах её владельца, не застёгнутою и позволяющую видеть складки объёмного свитера с воротом «под горлышко», неловко разворачивал пластинку жевательной резинки. Только он задвигал массивной челюстью и собирался выкинуть скомканную обёртку за окно машины, как та упала куда-то под его переднее пассажирское сиденье. Парень сделал вид, что не заметил этого.

– Этим… копательством?

– Бумажку подбери, – тихо, но твёрдо сказал водитель.

Парень кряхтя стал шарить между своими сорока пяти размерными сапогами.

«Ишь, раскомандовался, ариец хренов. Вылитый немчура: затылок бритый, сам с белобрысой чёлкой; глаза мутно-голубые, колючие; нос с немецкую сосиску. Одет соответствующе: зелёно-коричневый камуфляж, ботинки высокие со шнуровкой. Каски не хватает, но примерял уж точно… Аккуратный. Курить в машине запретил… Заплатит ли тоже аккуратно, как обещал?»

– Выбросил?… Вообще-то, за это копательство по голове не гладят и помолчать бы мне… Скучно, ночь, дорога дрянь…

Я из «крутых, но одиночка. Иногда беру напарника, вот как тебя, землицы покидать. Но чаще сам, потому как делиться не люблю. Увлечение, спрашиваешь. Нет, это страсть. В детстве, бывало, убежим с пацанами за село, на окопы, гильзы открыто на земле лежат. А то патрон попадётся, в костёр… Страшно, весело, сердце из груди выскакивает… Помню бляхи, штык один и… череп. Он из каски немецкой вывалился. Все дали дёру, испугались, а я вернулся.

– Значит, прибыльно? Тачка класс!

– Дурак! У меня работа престижная есть. Говорю же – страсть!!! Денежка, конечно, капает, но…

Его слова прервал грохот в багажнике.

– Вот – вот! Думаешь, там только лопаты бряцают? Вложиться надо, и отдача будет.

– Точно будет?

– Будет, будет… Не мешай! Родина расслабляться не позволяет. Дорога аховая, для тракторов, только трактористы нынче и те стали в городе менеджерами… Ещё мост этот!

Машина шла вдоль поля. Белый свет фар выхватывал на обочине валуны, бугры. Что находилось там, в темноте, было не видно, но ясно, что не сжатое поле Левитана. На дороге же тени от рытвин пугали своей контрастной глубиной.

– Здесь, в селе никто не живёт, уже давно. Дома пустуют, обветшали… Прабабка моя, кремень, до последнего держалась, единственный жилой дом, а помню их под пятьдесят было… Правда, ещё один фермер-любитель пытался чт-то возродить, отстроить. Мыкался-мыкался, а потом исчез: то ли плюнул на всё, то ли убили… Так вот, прабабка… Я её про войну вопросами доставал. Она отмалчивалась, говорила: «Отстань, злодень, не помню»… «Не помню», а ведь ей четырнадцать что ли было. Но про один бой не утаила. По её словам, партизаны тут у фермы… После, расскажу. Сейчас – мост!

Название, что мост. Перил нет, а высоко ведь. Дощатый настил только для колёс, посередине лежат шпалы просмоленные. Заплаты, гвозди…

Водитель засунул руку под камуфляж, достал что-то, поцеловал, зашевелил губами…

«Надеюсь, он не рыцарский крест там целует», – подумал второй.

Машина медленно переползла на противоположный берег, без происшествий. Обрадованные, они даже включили автомагнитолу. По салону разлился густой регги.

«Водить он умеет! А может, нечистая сила с ним в сговоре! Место подходящее…»

– Стой! Там человек, с автоматом!

Массивный пассажир всем телом повалился на водителя, схватился за рулевое колесо. Внедорожник, клюнув передней лебёдкой, остановился.

– С ума сошёл! Руки!.. Какой человек, нет никого!

– Нет, он был! Я видел: ватник, мешок за плечами и… автомат… немецкий.

– Померещилось… Автомат немецкий… Да за это…

Водитель с хищным выражением на лице стал всматриваться в пустоту дороги. Никого, только ночные мотыльки слетались на свет фар и звуки регги.

– Выйти, да поглядеть что ли? Пойдёшь со мной?

Но парень, доставая пачку сигарет и нервно закуривая, только отрицательно замотал головой.

Храбрый «немец» заколебался в своей решимости:

– Ладно, не пойду. Тут грязи по колено… Поехали! И прекрати вонять в салоне!

Парень сделал несколько затяжек и послушно выкинул сигарету в темноту ночи.

– Далеко ещё?

– Не. Раз живые – доедем!

4

Сухие ветки кустов и чахлых деревьев хлестали по лицу, цеплялись за ватник, шапку, оружие. С отвратительно громким треском ломались и падали вниз, где сапоги то и дело натыкались на какие-то кочки, коренья, путались в петлях невидимых вьюнов, проваливались в сырые ямы, черпая через край тухлую воду. Боец пыхтел, с трудом продирался вперёд, с ужасом думая, что эти несколько десяток метров станут последними в его жизни.

«Хенде хох кричать не будут – полоснут на звук из пулемёта и найдут меня здесь лет через сто…»

Но тут пошло редколесье, стало сухо и сержант вздохнул свободнее. Около разлапистой ели он присел на вовсе не холодную землю, сплошь устланную сброшенными иглами, выжал на них воду с портянок, перемотал и обулся. Рука сама потянулась за отворот шапки. Чудная сигарета, хороший табак… Боец вздохнул: «После, после…» – энергично поднялся и, низко пригибаясь, побежал от дерева к дереву, понимая, что уже где-то рядом должна открыться конюшня.

И верно: как-то сразу кончился лес, и, лёжа у края отрытого пространства, разведчик мог неторопливо оценить обстановку и разглядеть постройку.

«Охранения нет, но и лошадей не видно… Да и не слышно… А должно бы, раз конюшня: окна-то без стёкол… и без рам! Видать новые хозяева не очень пекутся о поголовье. У нас так не строят, у нас морозы бывают…»

В довоенной кинохронике молодой городской парень видел передовые колхозы, улыбающиеся лица стахановцев полей и скотных дворов, их тучных подопечных, реки молока и киселя… А то, что было сейчас перед ним никак не походило на массивные рубленные амбары, коровники, птичники. Бывали и каменные постройки, с отштукатуренной дранкой, ухоженные…

Солдат подбежал к конюшне, прижался спиной к наружной стене, вспотевшей ладонью ощущая шероховатую поверхность белых камней прямоугольной формы, уложенных в шахматном порядке. Под ногами валялось множество обломков таких камней, и разведчик не удержался, поднял один из них, поднёс к глазам.

«Нет, это не кирпич: на удивление лёгкий, и внутри он, как это… пористый».

Думая, что сунул обломок в карман ватных штанов, боец не заметил, что тот зацепился за край и вывалился наружу. Он начал, оглядываясь по сторонам, крадучись, продвигаться вдоль стены, пригибая голову у пустых оконных проёмов, в надежде найти вход. Наконец, ему попалась полураскрытая металлическая дверь, с приваренной вместо ручки скобой и размашистым рисунком неровного круга с птичьей лапкой.

«Птичник! Немцы курятинку любят… Чепуха, здесь пусто: то ли уже ничего нет, то ли ещё ничего не было». Не смазанная дверь, зло скрипнув, впустила бойца вовнутрь.

Внутри, что называется, выколи глаз, оказалось темно. И это несмотря на свет прозрачной осенней ночи, проникающий в многочисленные окна: он как-то быстро погасал в огромном помещении. А огромность эту сержант не видел, но ощущал. Ощущал в бетонных балках, под углом уходящих куда-то вверх для встречи с такими же с другой стороны. Ощущал в в эхе его осторожных шагов и в предательских звуках, сопровождавших постоянное тыкание ног в какие-то обломки, доски, прутья, вёдра…