Александрия Одинцова - Угнетенные: Побег Страница 2

Папа всегда был главарем в нашей семье. Сильный и мужественный – такой он в моих глазах. Ничего и никогда не может сломить его стойкий нрав. Но с семьей он всегда был нежным и ранимым. Никогда не кричал на нас со старшей сестрой и даже иногда спасал от маминых выговоров.

Как же он любит нашу маму! Сколько раз он признавался ей в любви! В детстве я мечтала, чтобы в будущем у меня был точно такой же муж. Мы не раз слышали историю их любви, и каждый раз она завораживала, и мурашки пробегали по коже.

Хотелось бы мне увидеть, и как дедушка ухаживает за бабушкой. Думаю, он тоже был героем в ее глазах. Бабушка говорила, что однажды он не вернулся домой. А она ждала его. И до сих пор ждет. Говорила, что не может вспомнить лица деда Феликса. И даже тембр его голоса. Но она точно знала, что он любил ее. Хотелось бы мне узнать, где он и поговорить с ним. Я не знаю, жив ли он. Мы догадывались о том, что его превратили в кустоса. Каждый день по утрам, когда я стою в очереди и посматриваю на кустосов, то ищу в них знакомые черты дедушки. Даже не знаю, странно ли это, ведь я его не помню.

Дед Павел со стороны отца умер. Как прискорбно бы это ни звучало, бабушка никогда не боялась говорить нам этого в лицо. Она рассказывала о том, что мои деды Феликс и Павел прекрасно ладили. Иногда я что-то вспоминаю из детства маленькими отрывками. Будто бы искрами. Яркая вспышка света и добрый заливистый мужской смех.

Сейчас, сидя здесь, одна я могу переосмыслить и проанализировать всю свою жизнь. Мне очень повезло во всем. Например, я знаю, что во многих семьях из-за плохой экологии рождались дети с очень жуткими мутациями и серьезными отклонениями со здоровьем, поэтому почти все из них умирали сразу после рождения. Мутации – не редкость в нашем мире. Они есть почти у каждого. Мне с Элли повезло. Наши мутации не мешают нам жить, некоторые даже наоборот – помогают. Даже родив здорового ребенка, родителям непросто сохранить его. Существует огромный риск заражения, особенно во время массовых эпидемий. Молодой и неокрепший организм не готов к такому резкому и сильному удару смеси большого количество химических опасных отходов производства.

Так же почти во всех семьях есть только один из родителей, а иногда встречаются семьи без родителей. Не представлю, какого было маленьким детишкам, оставшимся совсем одинокими. Жителей насилуют, убивают, жестоко наказывают. По мнению правительства, такие меры приводят к порядкам. Известно, что насилие происходит не только от рук кустосов, но и от рук родных людей внутри семей. Чаще всего это были люди средних лет, которые вымещали всю свою злость на своих маленьких детях и престарелых родителях.

Глава 3 Ludovico Einaudi – Petricor

Каждое утро ровно в пять часов во всем городе, в каждом доме начинают оглушительно пищать будильники. Они не выключались до тех пор, пока мы не зарегистрируемся в здании. Люди вставали, одевались и шли на работу. Это было трудно для всех, особенно тем, у которых были большие семьи.

Нас в семье было много. Старшая сестра Элли, бабушка Кэтрил, мама Джанет, папа Винстон и я. Сильнее всего уставали, конечно же, мама и папа. Им приходилось горбатиться на усиленной работе днем и ночью, чтобы прокормить целых 5 ртов. Зачастую мы с Элли сильно не высыпались, и поднять нас с кровати было очень сложно. Рабочие завязли в каждодневной рутине, которой не было конца. У людей был очень болезненный вид из-за нехватки свежего и чистого воздуха. Он полностью был насыщен пылью и отходами заводов. Я часто подходила к зеркалу и долго рассматривала собственное отражение, на меня смотрела девушка с воспаленной красной кожей, с внутренними угрями, но выглядела я намного лучше остальных. Поскольку жители Колонии были просто ужасающими: бледно-зеленая кожа, красные глаза. К счастью, у меня проглядывались лишь серые синяки под глазами. Это выглядело довольно странно в сочетании с моими длинными ресницами вследствие мутации. Большая тень от ресниц падала на щеки, и мои изумрудные миндалевидные глаза становились еще темнее, а синяки больше.

Моей особой гордостью были очень длинные карамельного цвета волосы. Прямо до самой талии! Оттенок был тусклым в свете беловатых лампочек на заводе. Казался серым и холодным. Лишь только на солнце они начинали пылать золотом изнутри, поблескивая медовыми отливами, как светловатый и солнечный ореол нимба над головой. Также у меня была тайна. Еще одна бесполезная мутация. Фиалковая прядь резко контрастировала с оттенком основных волос. Сколько же несчастий приносила она мне в детстве! Дети боялись меня и часто спрашивали, что со мной не так, бестолково крича: «На тебя что, вылилась краска?!»

Все детство я отрезала огромную часть своих волос, чтобы не выделятся, и складывала в белый конверт, но, к сожалению, или к счастью, она снова и снова отрастала. Глупо было надеяться убежать от своей сущности, и, смерившись со своими особенностями, я пользовалась ими.

Мои черты лица были детскими: сатиново-розовые губы с нижней губой чуть больше чем верхняя, пухлые щеки с милыми яблочками, милый вздернутый нос кнопкой и широкие брови с изломом. Единственное, что придавало мне взрослости это овальное лицо с высоким лбом. Изъяны были, но у многих дела складывались намного хуже…

Да и внешность была наша не самая большая проблема. Всем было искренне все равно на себя.

Воздух был засорен. От этого были все наши проблемы. Порой было лучше задержать дыхание или вообще не дышать. Постоянная слежка, плохое обращение с людьми, словно со скотом, а правительство вообще не смотрело на нас, как будто и не было этого «горбатого» народа. На воротах перед этим чертовым зданием, где миллионы людей обретали свое пожизненное рабство, были выкованные и некогда покрашенные, но уже отколупившиеся от старости, черной краской слова, которые отнимали всю мою душу «Каждому рабу работа». Никогда раньше не понимала, почему они на меня так действуют. Элли же было всегда все равно, долгое время она даже не замечала ее. Позже я поняла, отчего меня коробило…

Элли – моя старшая сестра. Мы с ней совершенно не похожи друг на друга. Она старше меня на 2 года. Сейчас ей 25 и я не знаю, жива ли она сейчас или нет. Не хочу думать об этом, потому что я не желаю ее смерти, эти мысли наводят на меня ужас. Для меня Элли жива и будет жить всегда. Она всегда была моим авторитетом. Мне бы очень хотелось быть похожей на нее хотя бы немного. Глаза у нее чайного цвета. Загадочные, словно кошачьи. Даже при жизни в Колонии она была просто неимоверной красавицей! Даже синички под глазами не делали ее лицо менее привлекательным. В ней сквозила та красота, которая присуща заплаканным. Большие, чувственные глаза с некой долей восточности, что преследовала наш род, как оказалось, из-за тюркских корней, но все же, мои были уже. Смуглая кожа, которая скрывала все покраснения, милые яблочки при улыбке, красивые алые губы и аккуратный маленький лоб. Волосы черные и кудрявые, как только дотронешься, кудряшки рассыпаются по твоей руке, даже если были заплетены в тугую косу. Элли очень добрая, храбрая, спокойная. Сестра любит порядок. Ненавидит холод, хотя родилась зимой. Ох… кажется, я сейчас расплачусь… мне нужно настроится. Помню те роковые дни в городе.

Двадцать пятого мая с утра как и всегда в 06:34 мы стояли перед зданием. До праздника оставалось несколько дней и поэтому силы и воля были на исходе. Рабочим было запрещено разговаривать, поэтому мы просто пялились на эти душераздирающие слова «КАЖДОМУ РАБУ РАБОТА». И вот наша очередь. Мы заходим в это здание, поднимаемся по старому скрипящему эскалатору, наверное, еще времен наших прародителей. На верхушке сидит кустос с холодным безразличным взглядом, будто бы он и не рождался человеком вовсе. По обеим сторонам стоят две пластины серого цвета с металлическим блеском. Это были электромагнитные барьеры. Сверху располагался сканнер, который определял личность рабочего и находил всю информацию о нем. Далее кустос набирает некую комбинацию на своем мониторе и передо мной отключаются барьеры, он подходит ко мне все с таким же ледяным взглядом и абсолютно сухим и тихим дыханием и надевает на мою голову белый ободок. Он контролирует наши действия. И вот я уже почти готова к работе. Мне жутко охота остановится тут, развернуться и уйти далеко-далеко. Тут я чувствую, что ко мне подходит еще один кустос и оба хотят применить ко мне силу. Я поняла, что я уже застоялась здесь и будет лучше, если я пойду вперед, не буду дразнить кустосов и расстраивать себя плохими мыслями. Неохотно я делаю шаг, и мой ободок загорается зеленым цветом. Кустос, что справа отходит обратно и по эскалатору дальше после меня поднимается какой-то парень в оборванных штанах и с взъерошенными кудрявыми волосами. « Ну, поехали!» – подумала я. Через ободок мне подали приказ: « Идите в цех номер 435» этот противный и писклявый голос надоедал мне за весь день и «резал» мои уши. Иногда я замирала, сжимала зубы и глаза, слыша ее пронзительный писк. Захожу в большой цех с неприятным запахом, пылью, грязью и гарью. Люди там галдят и кричат, разговаривают и дают нагоняи при всяком удобном случае. Это был цех плавки металла. Там было очень жарко, всюду пылал огонь, лились густые оранжевые реки железа. Мне выдали мой комплект инструментов и арсенал работы. Если честно, совершенно не помню как я работала и как дошла домой. Тогда я устала как никогда. По дороге ничего не видела. Все было как в тумане, казалось, будто бы мои глаза испарились от такого сильного жара. Это был день, когда я впервые работала в цеху под номером 435. Больше я не хотела там работать ни при каких условиях! Каждый раз, когда мне определяли цех, я смотрела наверх и начинала молить свою судьбу о пощаде.