Андрей Гоман - Мгновение Страница 2

Мама обладала поистине удивительным остроумием, чудесной памятью. Я до сих пор удивляюсь, как же она со своим багажом знаний не получила большой пост. Хотя ответ всё же был очевиден, главным фактором был отец. Когда жена умнее мужа и он это прекрасно понимает, он всячески пытается ее подавить. Морально и порой физически. В нашей семье не было рукоприкладства, не было, потому что мама была очень умной и прекрасно знала, как не допустить этого. Она сознательно была пассивной на госслужбе, она не демонстрировала свои знания и умения, чтобы не злить отца. Это глупо, это большое преступление по отношению к своему таланту и уму, но это цена моего детства, чтобы я не рос без отца или не был свидетелем постоянных издевательств. Мама с достоинством терпела частые упреки отца, его насмешки на почве ее образованности и происхождения, мне было искренне больно за нее, но я всегда боялся вступиться, мне стыдно, но в эти моменты я боялся отца.

Я перенял некоторые качества от своих родителей. От отца упрямство, от мамы любовь к рассудительству и учебе. До шести лет я ходил в детский сад, как и все малыши. Детский сад был обычным, обучение было стандартным. С детства нам прививали любовь к родине, к религии. Каждый вторник мы всей группой под руководством воспитательницы ходили в церковь Тен. В нашей стране только две официальные религии – это Тен и это Вей. По своей сути они абсолютно одинаковые. И Тен, и Вей придерживаются монотеизма. И у Тен, и у Вей есть ад и рай. И Тен, и Вей обладают сакральными книгами. Разница лишь в обрядах и в том, как именуется Бог. Их сущность заключается в фатализме, в том, что наши судьбы уже предопределены, нам же лишь остается следовать уже определенным истинам. Были две простые истины – чтить Закон Божий и закон права. Казалось бы, это вполне неплохая структура, но, как и всегда, страдало исполнение. Жажда права выбора или мысли о нем, считались девиантными: есть определенный алгоритм жизни, начертанный Богом и государством, и человек должен ему следовать, иначе позор, общественное порицание и муки ада. Но, как я уже упомянул, это вполне неплохая структура, но, как это часто бывает в моем народе, нас подводит исполнение. Есть закон, как Божий, так и права, человек обязан его исполнять. Обычные, прописные заповеди, такие как не укради, не убей, веди себя подобающим образом, – всё, что дисциплинирует человека. Законы Божьи и законы права говорят человеку, что хорошо, что плохо. Однако есть большой соблазн внести в этот список, скажем так, что выгодно тебе лично. К примеру, митинг расценивается как проявление неуважения к государству или церкви, как предательство веры и родины, за что ты обречен на ад или на «справедливую в моральном и правовом смысле» кару суда. Критика, как государства или действия церкви, подчеркиваю церкви, а не устоев веры, означает лишь нарушение псевдозаповедей, а не нормальные конструктивные отношения между обществом и институтами государства и церкви. Фатализм проник в самую сущность человека, в его принципы мышления. Фатализм пытается умертвить всякую веру человека в то, что он способен жить, как ему хочется, делать выбор исходя из своего личного убеждения. Церковь и государство давно уже договорились, одни правят душой, другие разумом. Разделяй и властвуй, помните.

До определенного момента я с интересом относился к религии. Я с удовольствием ходил в церковь, с интересом слушал пастора. У нас был хороший служитель церкви, его звали Яков. Ему было, наверное, лет семьдесят, но он не производил впечатление дряхлого и ворчливого старика, скорее, наоборот, он был всегда бодрым и веселым, занимался спортом, много времени проводил в библиотеке. И, в отличие от остальных взрослых, он никогда не навязывал нам религию. Да, он был пастор, и его обязанность была добиться нашего послушания и благосклонности к Тен, но он никогда не делал этого через кнут. Его проповеди были ненавязчивыми, в беседе он был учтив и всегда с юмором что-то рассказывал. Я помню, когда мне было четыре года, в садике, когда я обувался, меня случайно толкнул один мальчик и я со всей злости сказал ему, что он дурак. Мальчик заплакал, и я испугался, напуганный рассказами взрослых об аде, я подумал, что попаду туда за это слово. Я никому из взрослых не рассказал об этом случае. Никому, кроме пастора Якова. Я помню его улыбку так, словно это было вчера, он улыбнулся и сказал мне:

– Андрей, за это ты не попадешь в ад. Но это плохой поступок. Пойми, нельзя делать зло другим не только потому, что ты попадешь в ад, а потому, что это плохо по отношению к другому человеку. Слова могут ранить других людей не меньше телесного воздействия.

Мне безумно нравился пастор Яков, но другие почему-то его недолюбливали. Когда я подрос, я осознал, почему же к нему относились с нелюбовью. Дело было в его мнении, точнее, в наличии у него иного мнения. Как и мой отец, он был прямолинейным и всегда говорил, что думает. Он часто критиковал правительство, Тен и Вей. Людям это не нравилось, то ли от страха, то ли от убеждений, поди разбери.

С детства нам внушали, что наша главная надежда – это завод, государство и церковь. И мне нравилось это. Это были три принципа жизни Тониса. Я уже мечтал о том, как буду работать на заводе с отцом. Нам демонстрировали фотографии почетных работников завода, рассказывали об их успехах. Раз в месяц к нам приходили действующие работники и рассказывали о своей профессии. А мы, в свою очередь, с огромным интересом слушали их рассказы. Они становились нашими кумирами и примерами для подражания. В шесть лет меня отдали в школу, и уже тогда, под большим впечатлением, свое будущее я видел на заводе. В первом классе, помимо учебы, нам преподавали основы механики деревообрабатывающего станка, в школе впервые нам конкретно начали вдалбливать о нашем будущем. О том, что мы опора и надежда нашего города и нашей страны. Вы бы видели лица первоклашек, они были наполнены гордостью и счастьем. Мы – это опора и надежда, звучит красиво и приятно. Первый класс я закончил на отлично, мне нравилось учиться. Мне нравилось проводить время в школе, хоть у меня и были проблемы в общении со сверстниками. Я был очень спокойным и замкнутым, мне было тяжело налаживать контакт. Я был умен не по годам, мне с легкостью давалась школьная программа. Но не общение, с каждой неудачей я замыкался всё сильнее и со временем перестал предпринимать какие-либо действия. Для человека, который с трудом вписывается в общество, жизнь становится тяжелым испытанием, для общества он становится изгоем и целью для издевок. Меня звали зазнобой за то, что я был молчалив, и всем казалось, что я высокомерный.

Первые в жизни летние каникулы я провел у мамы на работе, в архиве министерства образования. В глазах отца я упал, он часто говорил мне об этом, и мне было грустно от этого. Но мама спасла меня от всех невзгод. В архиве было огромное количество книг, была даже запрещенная литература. И мама дала мне первую в моей жизни серьезную книгу, после каждой главы мы обсуждали прочитанное. Я делился с ней своими мыслями, был ли я согласен с автором или, наоборот, был против его суждений. Но каждый свой вывод я должен был аргументировать. Мама мне постоянно говорила:

– Андрей, ты должен быть уверен в том, что говоришь. Ты должен приводить доводы в защиту своих слов, иначе твои слова ничего не будут стоить.

И повторяло одно изречение:

– Что толку в красноречии человека, если он не следует своим словам?

Но при этом мама учила меня, что есть в мире и объективные вещи и никогда не стоит спорить, если ты объективно не прав. Нужно с честью принять это. И слова твои не должны расходиться с делами. Только так можно получить настоящее уважение.

Читая книги и общаясь с мамой, я осознал главную истину для себя. Истину сомнения. Ко всему нужно относиться с сомнением, сомнение – это двигатель твоих мыслей, только с его помощью можно узнать что-то новое. Этот урок сопровождал меня всю мою жизнь. К концу своих первых летних каникул я прочитал Жан-Жака Руссо «Исповедь». Эта книга навсегда осталась в моей памяти, она всегда символизировала теплоту и открытие. Мне становилось тепло на душе, когда я вспоминал, как читал у мамы на работе, за ее старым деревянным столом. «Исповедь» открыла для меня целый мир книг и их философии. Мне было семь, и я жаждал узнавать что-то новое.

Следующие пять лет не принесли в мою жизнь чего-то особенного. Я продолжал учиться в школе на отлично, я так же был изгоем, но я всегда знал, что могу погрузиться в мир книги и поболтать о чем-то очень интересном с мамой. Постепенно она начала учить меня разным наукам. Я стал изучать социологию, риторику, правоведение и общую психологию. За пять лет я прочитал порядка пятисот книг, мама пока не разрешала мне читать серьезные философские труды, поэтому я ограничивался художественной литературой. Наибольшее впечатление я получил от произведений Френсиса Скотта Фицджеральда, Дидро, Лермонтова, Хэмингуэя, Достоевского и Гюго. Также всё больше внимания я стал уделять стихам. Самое удивительно, что я почти перестал смотреть телеинтернет и проводить время за компьютером. Так я и жил, и мне очень нравилось. Я никогда не придавал большого значения книгам и тем урокам, что в них имелись. Да, я мог сказать о чем эта книга и что автор хотел сказать, наверное, я вполне мог рассказать о тайных смыслах и иронии, но всё же мне просто нравилось их читать, испытывать эмоции от героев и событий. Даже пастор Яков поддерживал мое стремление.