Андрей Хорошавин - Здравствуйте, люди Страница 2

Двое подростков, мальчик и девочка сидели на корточках, лицом друг к другу, улыбались и рисовали мелками на асфальте.

«Не убегают!» – Думала Баба Маша. – «Совсем наглость потеряли!»

– Я кому гховорю? А?! А, ну!! – Баба Маша взмахнула метлой.

Дети встали. Их взгляды стали серьёзными. Они вскинули подбородки, сощурили глаза и поджали губы.

– Вы шо гхадите, я спрашиваю, тута!? Это вот шо? – Баба Маша ткнула метлой в лицо женщины, нарисованное на асфальте.

Голову женщины покрывала вуаль. Из-под вуали тонкими вьющимися нитями опускались волосы. Отдавало средневековьем. Притягивал взгляд женщины. Казалось, что она смотрит сквозь вас, уносясь мыслями куда-то далеко-далеко в будущее. Её плечи открыты, а ниже белым мелком была намечена тонкая полоска, разделяющая грудь. За спиной женщины прорисовывался необычный пейзаж. На этом работа над портретом была прервана.

– Это шо за гхадость вы тута устроили, а? А дальше, шо – сиськи? А потом…, потом, что я вас спрашиваю?! А?! Блядей гхолых рисовать мне тута?! Ах, вы ссучата недоношенные. Ещё женилки не обросли, а туда же, баб гхолых рисовать! И гхде-е?! – у подъе-езда! На-ате, люди добрые, любу-уйтися на эту страмату! Да?! – Баба Маша снова взмахнула метлой. – Я вас спрашиваю!!

Мальчик и девочка не сходили с места. Они молчали и смотрели в глаза бабе Маше. Только мальчик встал ближе к девочке, прикрыв её собой.

– Мы детства не видали, работали, воевали, только, шо бы вам жисть лучшее сделать, а вы?! Это благходарность?! У-у, глаза ваши наглючие! Бесстыжие глаза-а! – Она обратилась к девочке. – А ты, шо же это, проститутка малолетняя, делаш, а? Тебя мать для того рОстила, шо бы ты в эти то годы уже по подъездам женихалася. С малолетним кобелём тута, а?!

Девочка опустила голову и нахмурила брови. Лицо мальчика покрыл румянец.

– А ты гхлаза, гхлаза-то свои бесстыжие не пря-ач! Иш! Умела нагхадить, умей и отвечать! А ты чего, скулищщами игхрашь? Иш, игхрает он! Щас вот ка-ак перетяну-то по жжопе, враз у меня всё усвоишь. Нянькаются тута с имя, нянькаются. Педегхогхичискии подходы ищуть. Я-то вам нашла б подход. С нами ни кто не нянькался. Батя сымет ремень с бляхой, и весь подход. И ничё-о, не хужее вас повырастали! Вона шо понастроили вам тута! – Баба Маша описала метлой полукруг в воздухе.

– А ну марш отседова, шо бы гхлаза мои вас тута больше не видали.

Мальчик и девочка взялись за руки, развернулись и ушли. А баба Маша напевая: «Броня крепка и танки наши быстры…» – принялась стирать с асфальта неоконченный портрет Джоконды.

Сказка, про глупого енота

Однажды утром, звери юго-западного леса проснулись и поняли: «Свершилось».

В их речке теперь будет базироваться флот. Да не чей ни будь, а восточного леса. Там у них всё по-другому, и лес больше, и ужи толще. В общем, пойдёт теперь совсем другая жизнь. Работа будет, еда, деньги. «Поживём ещё», – подумали звери юго-западного леса и ломанулись к реке, что бы место получше получить.

Енот опоздал. Жил он у западных болот, потому и опоздал. Прибыл к шапочному разбору. Но место всё же получил. Можно сказать из горла вырвал, у суслика. Поставили его на лодку, палубным матросом. И полоскал енот с 08:00 до 17:00 палубу, благо образование позволяло.

Жизнь пошла размеренная, сытая. Бока у енота разгладились. Шерсть заблестела. Да и в кошельке кое-что появилось. Енот на родню с западных болот свысока поглядывать начал.

Прошёл месяц другой. Всё шло как обычно. С 08:00 до 17:00 работа. Потом пиво с друзьями, потом домой – в новую норку к счастливой жене и сытым детям.

И всё бы хорошо, но в последнее время стал замечать енот, что изменилось вокруг что-то. И капитан вроде тот же, а смотрит, будто насмехается. И работа та же, а вроде тяжелее стала. Распоряжения эти: «Тут дотри, там домой. Почему тут не блестит? Раньше блестело, а теперь не блестит». И паёк давно увеличить пора, и зарплату поднять. Нору расширять надо. Жена хочет, что б дома всё, как за дальним морем было. И рожи эти восточные надоели. Ходят тут. Улыбаются.

Короче возроптал енот. Начал в пивной мыслями своими делиться. Кто-то поддакивал. Кто-то подальше отодвигался. Барсук отвёл его как-то в сторону и говорит:

– Ты чё? Тебе плохо живётся, что ли? А ну как с работы нагонят, что тогда?

А енот лапы в бока:

– Вот только пугать меня не надо! Я у себя дома! Что хочу, то и говорю! А этих восточных давно проучить нужно!

– Ну как знаешь, – сказал барсук и ушёл.

– А вот я с вами, гражданин свободного леса, целиком и полностью согласна.

Енот оглянулся. Рядом с ним сидела маленькая чёрненькая обезьянка.

– Вы кто? – улыбнулся енот.

– О, вы меня не знаете. Я недавно тут. Приехала из-за дальнего моря.

– Из-за дальнего моря?! – Енот чуть пивом не поперхнулся.

– Да-да. Оттуда. – Обезьянка улыбнулась во весь свой зубастый рот. – Мы там давно знаем про вашу беду. И готовы помочь.

– Помочь?!

– Да-да. Именно так.

– Да, что же мы…? Так это же…! Из-за дальнего моря?! – Енот перевёл дух, и тут его прорвало. – Наконец-то!!

Он буквально бросился обезьянке на грудь и зарыдал:

– Измучили нас эти восточные. Денег не дают. Еды не дают. Говорят, что за это работать нужно. А мы, что рабы им. Оккупанты проклятые.

Обезьянка улыбалась и гладила енота по вздрагивающим плечам:

– Ну-ну. Уймитесь. Мы вам поможем. Завтра вы, как и многие другие, такие же не равнодушные к судьбе отечества, придёте на берег и скажете этим восточным свиньям: «УБИРАЙТЕСЬ ИЗ НАШЕГО ЛЕСА!!!»

Он так и сделал.

На другой день, получив пинка, енот вылетел с работы. Кинулся он, было добрую обезьянку искать, но её и след простыл.

Пришлось еноту возвращаться обратно к западным болотам. Вышел он на берег. Огляделся. Вокруг сырость, грязь, волки воют. Сел енот на траву и заплакал.

Вася

Тихий, пахнущий цветами, свежей травой и берёзовыми листьями, июньский вечер, ласково укрывал всё вокруг тонкой подрагивающей в тёплых объятьях ветра, вуалью.

Сегодня Василий решил отдохнуть от дел и оттянуться на все сто. Да и сложилось всё как нельзя кстати. С утра уладил разногласия в семье, днём побывал в совете распределения льгот и, на этот раз всё прошло без проволочек. А к вечеру, можно сказать, просто повезло. Здоровенный пьяный матрос, пахнущий смолой и верёвками, уснул на вверенной Василию территории. То-то было радости, когда вместе с чувством насыщения, по телу разлилась приятная хмельная истома. Триллионом голосов, он, Василий, был признан героем дня и награждён направлением на карнавал в зону отдыха, специально созданную для отличившихся членов социума.

Именно по этой причине, приведя себя в надлежащий вид, Василий, что есть духу, несся на встречу к, по праву принадлежащим ему, удовольствиям. М-м… Зона отдыха! Что там подают! Какие девочки! И всё это до самого утра!

Ботфорты начищены до зеркального блеска, чёрный бархатный камзол, чёрная шляпа с белым пёрышком и, как сочный заключительный аккорд всей композиции, пышная и красная, как кровавая пена, грангола. В брюшке приятно перекатывалась капля хмельной матросской крови.

У входа дежурил субъект странной наружности. Василий поправил шляпу и широко, насколько позволял хоботок, улыбнулся.

– Направлэние! – пробубнил тот, не обращая на костюм Василия никакого внимания.

Василий спешно скользнул лапкой в карман и… внутри похолодело. Карман был пуст.

– Ну?! – субъект прищурился. – Гидэ?

– Сейчас, сейчас! – Василий лихорадочно обшаривал все имеющиеся карманы дрожащими лапками. – Здесь где-то… Было.

– Бэз направлэния нэ пущу.

– Дома забыл. В куртке. – Вася умоляюще сложил лапки перед собой.

– Нэт. – Субъект взялся за дверную ручку.

– Подождите!! Это же я! Тот самый, – Василий, чуть не кричал от обиды, – который матроса нашёл.

– А-а. – Субъект сыто улыбнулся. – Хороший матрос. Чем докажешь?

– Я?! Дда, вот же! – Василий придвинул свой хоботок, на кончике которого блеснула красная капелька, к хоботку субъекта. Тот, смакуя, втянул её, и глаза его округлились.

– Брат! – воскликнул он торжественно. – Ми с тобой одной крови – ты и я. Заходы дарагой. – И радостно пропищал в темноту дверного прохода. – Смотрите, кто пришёл!

Шквал оваций и оглушительный писк нескольких миллиардов пьяных комаров хлынул навстречу счастливому Василию.

Переправа

212 век до нашей эры. Сицилия. Сиракузы доживают свои последние часы. Два года изнурительной осады. Греки не сдались, а Рим не мог больше терпеть. Наступило время последнего штурма.

Куцые римские шлемы замелькали на стенах. Греки сопротивлялись яростно. Зная, что пощады не будет и город уже не удержать, погибая, они старались забрать с собой как можно больше ненавистных всему миру сынов волчицы.

Безысходность удвоила силы осаждённых. Они не просили пощады, а сами искали смерти. С искажёнными злобой окровавленными лицами, они бросались на врага, повергая его в ужас и заставляя пятиться и отступать. Римляне посыпались со стен. Сначала по одному, затем группами. Вот уже в глазах сиракузцев вновь блеснул огонь надежды. Взвыли победно медные трубы. Но в этот момент страшный рёв разлетелся окрест. И небо содрогнулось от этого рёва, рвавшегося из тысяч ликующих римских глоток.