Джон Карсон и его дети - Борис Геннадьевич Богданов Страница 2

Густо прошитая корнями земля поддавалась с трудом, затем начался чистый речной песок, и работа пошла веселее. Джон даже замычал в нос легкомысленную песенку. Потом вспомнил, затих и даже покраснел, хотя кого стесняться в пустой тайге?

Вдруг что-то случилось со звуками мира. Собачий плач, спутник последних часов, то набиравший силу, то стихавший, сменился сиплым рычанием.

— Что такое? — разгибая натруженную спину, спросил себя Джон и замер.

Прямо в глаза смотрел ему огромный тигр.

Джон еще не понял, что к чему, а зверь уже прыгнул. Немного неуверенно, будто гигантской кошке что-то мешало, и Карсон успел упасть на дно могилы, выставив перед собой жало лопаты. Потемнело. Лапа с кривыми когтями отмахнулась от лезвия, тигр оскалился, вонь накатила волной. И всё. Не веря, смотрел Джон на зверя.

Тигр был мёртв. Рыжие глаза его быстро прорастали кровавыми прожилками и мутнели.

— Ты тоже, значит, — прошептал Карсон, выбираясь из ямы. — Оставь его, пёс!

Собака жалась к ногам, рычала, давясь и кашляя. Вздыбилась шерсть, хвост спрятался меж задних лап.

— Молодец, — похвалил Карсон пса и продолжил скорбные дела. Похоронил бывших обитателей дома, постоял рядом с берёзовым крестом, помолчал, шевеля губами. Прибрался в жилище и запалил пучок травы — выгнать мертвецкий дух. Принял без описи наследство: два ружья и сотня патронов, полдюжины пакетов с крупами, полотняный куль с мукой, несколько коробков спичек, пара дешёвых зажигалок, нож, топор, еще кое-какой инструмент. На полке у окна лежала стопка книг, среди них засаленный англо-русский словарь.

— Почему бы нет? — пожал плечами Карсон и выложил книгу на стол.

Потом майор достал нож и отправился свежевать тигра.

На Дальнюю Ветку Мария не пошла. Место это, конечно, богато на зверьё, но много ли доблести добыть кабана или косулю, пришедших на солонец? В момент катастрофы на дальней ветке стоял состав с солью. С годами вагонную сталь растащили для всяких надобностей, а соль — осталась. Часть сёстры перетащили в Общину, но далеко не всё. И вот лежали мешки грудами, их трепал ветер, размывали дожди, тревожили клыками любопытные кабаны. Соль ручейками текла сквозь дыры наружу, впитывалась в землю, лежала серыми кучами. Вот разные копытные и навещали в изобилии Дальнюю Ветку.

Ныне не лежала у Марии душа к заготовкам. Охота на Ветке — просто труд. Не охота — иначе названный забой скота. Нет. Душа, взбудораженная смертью сына, жаждала отдыха. Мария подумала — и согласилась с Матерью. Удивительно! Как получалось, что Мать была права — всегда?

Помимо прочего, Мария мечтала добыть Хозяина. В схватке с кем ещё можно почувствовать себя человеком? Где победа над опасным зверем, там и гордость, а где гордость — там надежда.

Рано утром, лишь развиднелось, Мария миновала общинные огороды и делянки и вступила в лес. До Заповедника — день пути скорым шагом, есть время успокоиться и подумать.

Поросший травами, перепутанный лианами лес привычно стелился под ноги. Вот лёжка дикого кота, мох чуть примят, тёмно-кофейного цвета шерстинки повисли на низком брусничнике. Похоже, продираясь без особой опаски через заросли, Мария спугнула зверька. Здесь кормилась косуля, нижние ветки поломаны и обстрижены, на сухой проплешине меж двумя кочками — горошины помёта.

А тут — прошёл Хозяин!

Длинные когти разорвали слежавшуюся прошлогоднюю прель. Присев, Мария внимательно осмотрела звериные отметины, промерила их пальцами, запустила мизинец в неприметную ямку, понюхала и даже лизнула его.

Самка! Она проходила здесь несколько часов назад. Идёт к Заповеднику. Жирная самка с густым тёплым мехом. Могучий зверь с острыми зубами и ножами когтей. Почётная добыча! И много-много пахучего жира, незаменимого при вывихах и ушибах…

Мария подобралась. Хозяин не любит ходить быстро, значит, зверя можно догнать засветло. Пружинистым шагом, изредка нагибаясь и проверяя следы, девушка побежала вперёд.

Пока работали батареи, Карсон слушал радио. Без радости. Это было ненормально, но он стискивал зубы и искал, искал, искал среди эфирных шорохов и тресков женские голоса.

Иногда они жаловались, иногда плакали, иногда устало втолковывали что-то невидимым слушателям. Но чаще всего — пришёл на помощь словарь — они проклинали. Его, майора Джона Карсона. Впрочем, на других языках его проклинали тоже.

В ярости он выключал радио, и в мёртвой ночной тишине начинали звучать голоса мертвецов. Сначала почти неслышные, как шипение пустой кассеты, они возвышались до грохота взлетающих бомбардировщиков и спрашивали только об одном: зачем ты убил нас, Джон Карсон?

Он пытался петь и разговаривать с собакой и собой. Голоса умолкали на время, но возвращались, стоило ему замолчать. Он пытался отвлечься делами, он решил заготовить дров на годы вперёд, он спрятал пилу и взял маленький топорик. Он очень хотел забыться в работе, но мысли оказались сильнее.

— Я. Никого. Не. Убивал! — выбивала после каждого слова щепу сталь. —Я. Просто. Исполнял. Свой. Долг!

Совесть повторяла упрямо: «Ты убил их!»

Джон так и не решил, как быть. Ему следовало идти к людям, к несчастным женщинам, лишившихся отцов, братьев, мужей и сыновей, и будь что будет! Потом он вспоминал рефрен-заклинание «Будь проклят Джон Карсон!» — и застывал в смятении. Тишина первой зимы чуть не раздавила его. Едва сошёл снег, Карсон рванул к обломкам самолёта, и вернулся, нагрузившись всеми аккумуляторами, которые он нашёл и сумел извлечь.

Снова женщины заговорили, растворяя его отчаяние в почти религиозном самоуничижении.

На десятый год одиночества к нему пришёл Ян Карпентер.

Сизый дым от давно нечищеной печи уплотнился — Ян шагнул из пустоты и уселся за стол.

— Оказывается, ты красавчик, — забыв испугаться, сказал Джон.

— Неважно, — Ян взял призрачный стакан из рук своего спутника, безымянного русского егеря, налил водки из бутылки-привидения и сделал длинный глоток. — Не казни себя. Разве ты не Бич Божий? Разве не защитил ты Свободу?

— Я убил…

— Нет! Очистил и спас!

— Я убил и тебя тоже!

— Каждый достоин кары, и думать иначе — гордыня. Я, — Карпентер подмигнул, — изменял жене. А Ваня свою бил! Правда, товарищ?

— Правда, — пробасил тот и ощерился. — Мне всё сходило с рук. Я сексот!

— Помни, — покачал пальцем Карпентер. И они растаяли, оставив на столе початую бутылку.

Карсон выдохнул и прижал низ глаза пальцем. Комната послушно раздвоилась, бутылка осталась в одиночестве. Галлюцинация! Игра подсознания. Но если… Обломки крыльев, антрацитово-чёрные на белом снегу — как шкура вороного коня. Конь чёрный. А он, Джон Карсон — всадник Апокалипсиса!

Джон сглотнул, неумело перекрестился, вспомнил бригадного капеллана.

— Подсознание, конечно, да, — пробормотал ошалело, — но…

Через два дня он прикатил из леса