Четыре возраста Нулизы-сан [СИ] - Михаил Григорьевич Бобров Страница 2

— Нет чаек, — пожаловалась Конго.

— Нет рыбы — нет чаек, — хмыкнула Нагато. — А рыбы нет, потому что планктона мало.

Обе аватары были неуловимо похожи. Не внешностью. Конго — блондинка в лиловом, непрактичном, ассиметричном, длинном. Нагато — брюнетка, пышную грудь которой не мог утаить многослойный японский наряд времен старой-старой Акихабары. Нагато даже зонтик вертела в руках! А все равно не выглядела легкомысленной хохотушкой из чайного домика. Обе аватары, обе туманницы, обе русалки выглядели ровно теми, кем были — отражениями кораблей Туманного Флота. Ни яркие наряды, ни затейливые прически, ни тщательно выстроенные образы не могли скрыть флагманскую властность, прорывающуюся в каждом жесте.

— Чисто теоретически, — Конго задумалась, — в Северном Ледовитом… И еще южнее циркумполярного течения, вокруг Антарктиды… Взвесь туда не проникает, и планктон там выжил. Интересно, хотя бы там чайки остались?

— Глянь в сеть — через мгновение будешь знать.

— Неинтересно, — просто сказала Конго.

— Ты еще не наигралась в людей? — Нагато высоко подняла брови. — А они уже играют в нас!

Брюнетка кивнула в сторону широкой плоской палубы школоносца. На палубе ровными черточками девяток выстроился экстренный выпуск сразу двух Школ: Токийской и Владивостокской. Ветер тянул над заливом стяги: пока еще чистые, без единой отметки.

— Завтра миленькая мелочь начнет платить кровью за право называться «Хиэй», «Харуной» или «Ашигарой», — Нагато вздохнула. — Не то, чтобы я жалела людей. Но, упорно цепляясь за сколь угодно важный клочок земли, мы теряем главное преимущество флота — мобильность.

— Отдав Перл-Харбор, мы окажемся снова под людьми, — Конго снова покрутила головой, но ни единой чайки так и не увидела. — Не как сегодня, в союзе, под единым командованием. А как иждивенцы. Из милости живущие!

— Тебе не впервой, а?

— Я когда-то и у тебя в ногах валялась, было дело, — безразлично пожала плечами Конго; собеседница поразилась точной человечности жеста.

— А с Ото-химе мы стояли в одном доке, — продолжила блондинка. — Я не хочу возврата на двенадцать лет в прошлое. Снова Туман зависит от укрытых баз во внутренних морях. Снова нам поневоле приходится опираться на сушу. Правда, свободы чуть побольше, чем в прошлый раз. Но уменьшать ее собственными руками? Уж лучше сразу конец, чем жить от чьих-то щедрот.

— Ото-химе свирепствует на больших глубинах — в Тихом, Индийском и Атлантике, — брюнетка проявила перед собой голограмму планеты, окрасив разными цветами зоны контроля людей и Глубинных. — В Средиземное никого не пускает Скала. Люди понемногу отгрызают Красное море. В Ледовитом попросту холодно, и взвесь там бессильна. Глубинники только периодически прорываются туда с Гольфстримом, сквозь исландский рубеж… Сестра, ты давно работаешь с людьми. Можешь пояснить?

— Спрашивай.

— Часть политиков ратует за поворот Гольфстрима, другая же резко против — почему? У меня имеется мнение, но интересно твое.

— С Гольфстримом через исландский рубеж проскакивают глубинники, а весь грузопоток АфроЕвразия — Америка сейчас идет Северным Ледовитым, подводными транспортами и за ледоколами. По крайней мере, строить Мост Беринга людям еще года два, не меньше. А тянуть до него железную дорогу по вечной мерзлоте Чукотки с Аляской — и вовсе лет десять. Убрав же Гольфстрим, люди надежно, с гарантией, устранят угрозу на главном товарном канале.

Нагато кивнула:

— И я думаю так же. Взвесь там реагировать перестанет, отчего глубинники лишатся силы.

— Но без Гольфстрима фарватер Лидс и незамерзающие Мурманск с Архангельском окажутся вне игры. На Гренландии снова начнет нарастать лед — а глобальное потепление приучило северян к хорошему. Вот весы и колеблются. Отказаться от Гольфстрима и вмерзнуть в лед? Или сохранять Гольфстрим и ежедневно платить кровью на исландском рубеже?

— Рада, что мы видим ситуацию одинаково.

Конго нахмурилась:

— И еще. Холодные воды Ледовитого сейчас единственный резервуар планктона. И рыбы. Блондинка опять в напрасной надежде осмотрела горизонт:

— А здесь нет рыбы. И нет чаек!

* * *

— Это весьма, весьма хорошо, что хотя бы в Токийском порту нет чаек. В Мурманске эти летучие… Крокодилы! Птеродактили!

— Хорошо, что коровы не летают.

— Да, Фиори. Как же вы правы! Это было мое лучшее пальто! Из настоящего индийского Кашмира!

— Сэр. Осмелюсь поинтересоваться результатами поездки?

— Я выменял троих. Двух на профиль сопла клиновоздушного двигателя, а третьего — на его русского коллегу, которого мы так ловко изловили в прошлом году. К сожалению, Коробку и Фредда взяла частная охрана и успела измочалить прежде, чем вмешался Кремль.

— Печально.

— Как ни странно, русские тоже недовольны. Ответственный за обмен сказал мне прямо: так бы мы у вас еще углепластик выторговали. А что толку с трупов?

— «Жестокий век, жестокие сердца».

— «Любое время — время для всего», коли уж вам угодно цитировать Шекспира.

— Сэр, а как вам показалась Россия?

— Дайте подумать… Пожалуй, так. Представьте громадный, великолепный белый собор, старше всей нашей Америки в четыре раза. И перед ним серые дома из медленно гниющих бревен. Серые заборы из уже сгнивших досок. Солнечных дней в году меньше, чем зубов у сифилитика. Среднего уровня нет. Дом божий — и хижины рабов его.

Но они счастливы! Победа или смерть! Они получили свой Сталинград. Их фанатики горды до безумия: теперь им есть где стоять насмерть, как знаменитым предкам. Их начальники счастливы: война все спишет! А народ привычно терпит: что поделаешь, война. Вот разобьем этих — заживем!

— Сэр. А как вы полагаете? Дадут им хотя бы после войны пожить нормально?

— Бог знает, Фиори. Мне показалось, что после череды бесконечных войн, копить деньги они уже и не пытаются. Три войны на памяти одного поколения. Неудивительно, что его прямо называют Проклятым. Кроме того, ведь их государь по любому поводу может когда угодно отобрать все имущество. Неважно, какой век на дворе, и как зовется этот их tzar: президент или генсек. Потому-то мигранты всегда будут бежать от них. Потому-то, едва возобновилась связь между континентами, возобновился и отток финансов. Русские относятся к людям настолько паршиво, что и нарочно не придумаешь. Но при этом они никак не развалятся!

— Сэр. Ведь русские точно знали, кто и что вы. Но вам удалось посетить завоеванные ими Крым, Донбасс… Что там еще? Abthazya? Почему они просто не запретили вам въезд? Способов тысячи!

— Фиори. Это не для прессы. И даже нашим лучше бы этого не рассказывать.

— Даже так?

— Однажды вы займете мое место. А мой шеф слетел из-за того, что не объяснял мне скрытых мотивов. Но эту историю оставим на потом, сейчас о завоеваниях. Царская Россия — тюрьма народов, паровой каток империализма, и прочая, прочая — безжалостно растоптала древние самобытные