Клиффорд Саймак - Поколение, достигшее цели Страница 2

В этот день не было игр, не было прогулок, не было шумного веселья в зале для развлечений. Везде собирались кучки возбуждённых, напуганных людей. Люди молились в церкви, где висела самая большая Священная Картина, изображавшая Дерево, и Цветы, и Реку, и Дом вдалеке, и Небо с Облаками, и Ветер, которого не было видно, но который чувствовался. Люди убирали и приводили в порядок на ночь каюты, вешали на место Священные Картины – самое дорогое достояние каждой семьи, – снимали лестницы.

Мэри Хофф вытащила Священную Картину из кучи обломков на полу. Джон, стоя на стуле, прилаживал её к стене, которая раньше была полом, и размышлял, как это получилось, что каждая Священная Картина немного отличается от других. Это впервые пришло ему в голову.

На Священной Картине Хоффов тоже было Дерево, и ещё были Овцы под Деревом, и Изгородь, и Ручей, а в углу – несколько крохотных Цветов. Ну и, конечно, Трава, уходившая вдаль до самого Неба.

Когда Джон повесил Картину, а Мэри ушла в соседнюю каюту посудачить с другими перепуганными женщинами, он пошёл по коридору, стараясь, чтобы его походка казалась беззаботной, чтобы никто не заметил, как он спешит.

А он спешил: неожиданная для него самого торопливость, как сильная рука, толкала его вперёд.

Он старательно притворялся, будто ничего не делает, просто убивает время. И это было легко, потому что он только это и делал всю жизнь; и никто ничего другого не делал. За исключением тех счастливцев или неудачников, у которых была работа, переданная по наследству: уход за скотом, за птицей или за гидропонными оранжереями.

Но большинство из них, думал Джон, медленно шагая вперёд, всю жизнь только и делали, что искусно убивали время. Как они с Джо с их нескончаемыми шахматными партиями и аккуратной записью каждого хода и каждой партии. Многие часы они проводили, анализируя свою игру по этим записям, тщательно комментируя каждый решающий ход. А почему бы и нет, спросил он себя. Почему не записывать и не комментировать игру? Что ещё делать? Что ещё?

В коридоре уже никого не было и стало темнее, потому что здесь горели только редкие лампочки. В течение многих лет лампочки из коридоров перемещали в каюты, и теперь их здесь почти не осталось.

Он подошёл к наблюдательной рубке, нырнул в неё и притаился, внимательно осматривая коридор. Он ждал: а вдруг кто-нибудь станет следить за ним, хотя и знал, что никто не станет; но всё-таки вдруг кто-то появится, – рисковать он не мог.

Однако позади никого не было, и он пошёл дальше, к сломанному эскалатору, который вёл на центральные этажи. И здесь тоже было что-то новое. Раньше, поднимаясь с этажа на этаж, он всё время терял вес, двигаться становилось всё легче, он скорее плыл, чем шёл, к центру Корабля. На этот раз потери веса не было, плыть не удавалось. Он тащился, преодолевая один неподвижный эскалатор за другим, пока не миновал все шестнадцать палуб.

Теперь он шёл в темноте, потому что здесь все лампочки были вывернуты или перегорели за эти долгие годы. Он поднимался на ощупь, держась за перила. Наконец он добрался до нужного этажа. Это была аптека; у одной из стен стоял шкаф для медикаментов. Он отыскал нужный ящик, открыл его, сунул туда руку и вытащил три вещи, которые, как он знал, были там: Письмо, Книгу и лампочку. Он провёл рукой по стене, вставил в патрон лампочку; в крохотной комнате зажёгся свет и осветил пыль, покрывавшую пол, умывальник с тазом и пустые шкафы с открытыми дверцами.

Он повернул Письмо к свету и прочёл слова, напечатанные на конверте прописными буквами: «ВСКРЫТЬ В СЛУЧАЕ КРАЙНЕЙ НЕОБХОДИМОСТИ».

Некоторое время он стоял в раздумье. Раздался Грохот. Звёзды остановились. Да, это и есть тот случай, подумал он, случай крайней необходимости. Ведь было предсказано: когда раздастся Грохот и звёзды остановятся, значит, Конец близок. А когда Конец близок, это и есть крайний случай.

Он держал Письмо в руке, он колебался. Если он вскроет его, всё будет кончено. Больше не будут передаваться от отца к сыну ни Письмо, ни Чтение. Вот она – минута, ради которой Письмо прошло через руки многих поколений.

Он медленно перевернул Письмо и провёл ногтем по запечатанному краю. Высохший воск треснул, и конверт открылся.

Он вынул Письмо, развернул его на столике под лампочкой и стал читать, шевеля губами и шёпотом произнося слова, как человек, с трудом отыскивающий их значение по древнему словарю.

«Моему далёкому потомку.

Тебе уже сказали – и ты, наверное, веришь, что Корабль – это жизнь, что началом его был Миф, а концом будет Легенда, что это и есть единственная реальность, в которой не нужно искать ни смысла, ни цели.

Я не стану пытаться рассказывать тебе о смысле и назначении Корабля, потому что это бесполезно: хотя мои слова и будут правдивыми, но сами по себе они бессильны против извращения истины, которое к тому времени, когда ты это прочтёшь, может уже стать религией.

Но у Корабля есть какая-то цель, хотя уже сейчас, когда я пишу, цель эта потеряна, а по мере того как Корабль будет двигаться своим путём, она окажется не только потерянной, но и похороненной под грузом всевозможных разъяснений.

Когда ты будешь это читать, существование Корабля и людей в нём будет объяснено, но эти объяснения не будут основаны на знании.

Чтобы Корабль выполнил своё назначение, нужны знания. И эти знания могут быть получены. Я, который буду уже мёртв, чьё тело превратится в давно съеденное растение, в давно сношенный кусок ткани, в молекулу кислорода, в щепотку удобрения, – я сохранил эти знания для тебя. На втором листке Письма ты найдёшь указание, как их приобрести.

Я завещаю тебе овладеть этими знаниями и использовать их, чтобы жизнь и мысль людей, отправивших Корабль, и тех, кто управлял им и кто сейчас живёт в его стенах, не пропали зря, чтобы мечта человека не умерла где-то среди далёких звёзд.

В то время когда ты это прочтёшь, ты будешь знать ещё лучше меня: ничто не должно пропасть, ничто не должно быть истрачено зря, все запасы нужно беречь и хранить на случай будущей нужды. А если Корабль не выполнит своего назначения, не достигнет цели, то это будет огромное, невообразимое расточительство. Это будет означать, что зря потрачены тысячи жизней, пропали знания и надежды.

Ты не узнаешь моего имени, потому что к тому времени, когда ты это прочтёшь, оно исчезнет вместе с рукой, что сейчас держит перо. Но мои слова будут жить, а в них – мои знания и мой завет.

Твой предок».

Подписи Джон разобрать не смог. Он уронил Письмо на пыльный столик. Слова Письма, как молот, оглушили его.

Корабль, началом которого был Миф, а концом будет Легенда. Но письмо говорило, что это ложь. Была цель, было назначение.