Филип Дик - Предпоследняя правда Страница 2

В магазине зазвонил телефон, и Стюарт поспешил внутрь. Когда он снова бросил взгляд на улицу, человека в черном уже не было. День набирал прежнюю яркость, предвещая удачу, отдающую тонким ароматом счастья.

А ведь я его знаю, подумал он. То ли фотку в журнале видел, то ли он заходил к нам в магазин. Значит, это либо один из покупателей — человек в возрасте, возможно даже приятель Фергюсона — либо какая-то знаменитость.

Стюарт задумчиво продолжал подметать тротуар.

— Может, чашечку кофе? — сказал доктор Стокстилл новому пациенту. — Или чаю, или колы? — Он бросил взгляд на визитку, которую положила ему под нос мисс Перселл. — Мистер Три, — прочитал он вслух. — А вы, случайно, не принадлежите к знаменитой английской литераторской семье? Ну, знаете, Айрис Три, Макс Бирбом…

Мистер Три, в голосе которого слышался явно иностранный акцент, ответил:

— Надеюсь, вы понимаете, это не настоящее имя. — В его голосе чувствовалась раздражительность и нетерпение. — Даже ваша секретарша догадалась.

Доктор Стокстилл вопросительно взглянул на пациента.

— Я всемирно известен, — продолжал мистер Три. — И крайне удивлен тем, что вы меня не узнали. Похоже, вы ведете довольно замкнутый образ жизни. — Он нервно пригладил длинные черные волосы. — Тысячи, даже миллионы людей люто ненавидят меня и хотели бы меня уничтожить. Поэтому неудивительно, что мне приходится принимать соответствующие меры, например, жить под вымышленным именем. — Он откашлялся и сделал глубокую затяжку. Сигарету пациент держал по-европейски, тлеющий кончик едва не касался ладони.

Боже мой, подумал доктор Стокстилл. Как же я сразу его не узнал! Да это же знаменитый физик, Бруно Блутгельд. И он совершенно прав — целой куче людей и у нас, и на Востоке больше всего на свете хотелось добраться до него, чтобы отомстить за ошибку 1972 года. Отомстить за ужасные радиоактивные осадки, ставшие последствием взрыва на орбите ядерного заряда, который, как предполагалось, никому повредить был не должен. Во всяком случае, так гласили расчеты Блутгельда.

— А вы хотите, чтобы я знал, кто вы на самом деле? — Спросил доктор Стокстилл. — Или предпочитаете оставаться просто «мистером Три»? Решайте сами, лично мне все равно.

— Давайте просто продолжим, — проскрежетал мистер Три.

— Согласен. — Доктор Стокстилл уселся поудобнее, что-то чиркнул в блокноте. — Итак, рассказывайте.

— Как, по-вашему, означает ли что-то неспособность сесть в самый обычный автобус — ну, где уже сидит дюжина совершенно незнакомых вам людей, понимаете? — Напряженно спросил мистер Три.

— Возможно, — отозвался доктор Стокстилл.

— Мне кажется, что все они пялятся на меня.

— А тому есть какая-то причина?

— Конечно, — ответил мистер Три. — Мое изуродованное лицо.

Доктор Стокстилл незаметно окинул взглядом пациента. Перед ним сидел человек средних лет, довольно плотного телосложения, темноволосый, на необычайно бледных скулах темнела трехдневная щетина. Под глазами виднелись круги, свидетельствующие об усталости и постоянном душевном напряжении, а во взгляде сквозило отчаяние. Знаменитый физик был явно не в духе, шевелюра требовала стрижки, а лицо выражало глубокую внутреннюю тревогу… но никакого «уродства» не было и в помине. Если не считать напряжения, это было самое обычное лицо, и вряд ли кто-нибудь обратил на него внимание.

— Вы заметили пятна? — Хрипло спросил мистер Три. Он указала на свои щеки и на нижнюю челюсть. — Эти отвратительные метки, отличающие меня от остальных людей?

— Да нет, — отозвался Стокстилл, воспользовавшись возможностью вставить хоть слово.

— А ведь они есть, — сказал мистер Три. — Естественно, их не видно, они там, под кожей. Тем не менее, люди замечают их и глазеют на меня. Я не могу проехаться на автобусе, сходить в ресторан или в театр. Я не могу послушать сан-францисскую оперу, посмотреть балет, не могу даже сходить в ночной клуб послушать одного из этих нынешних фолк-певцов. Даже если бы я зашел туда, мне почти сразу же пришлось бы уйти, поскольку все начинают пялиться на меня и перешептываться.

— И что они говорят?

Мистер Три промолчал.

— Как вы сами утверждаете, — продолжал доктор Стокстилл, вы — человек всемирно известный. Разве это не естественно, что люди начинают перешептываться, видя, как в зале появляется знаменитость? По-моему, это совершенно нормальная реакция. Да, конечно, вы сами упомянули о своей работе… о связанным с ней враждебным отношением окружающих, включая и самые унизительные замечания. Но, с другой стороны, любая известная личность…

— Дело не в этом, — перебил его мистер Три. — К такому мне не привыкать. Я частенько пишу статьи и появляюсь на телеэкране, поэтому давно привык не обращать внимания. Но то, о чем я говорю, касается моей личной жизни. Моих самых сокровенных мыслей. — Он в упор взглянул на Стокстилла, и продолжал: — Они читают мои мысли, и рассказывают мне же о моей личной жизни, причем в мельчайших подробностях. Они попросту ковыряются у в моем мозгу.

Paranoia sensitive , прикинул Стокстилл, хотя, конечно, требуется более тщательное обследование… например, тесты Роршаха. Скорее всего, это тяжелый случай шизофрении, возможно финальная стадия давно тлеющей болезни. Или…

— Некоторые люди лучше видят пятна у меня на лице и могут читать мои мысли более отчетливо, нежели другие, — сказал мистер Три. — Мои наблюдения показывают, что люди делятся на две категории: одни практически ничего не замечают, другие как будто сразу замечают, что я отличаюсь от остальных — видят пятна. Вот, например, когда я подходил к вашей приемной, на противоположной стороне улицы какой-то негр подметал тротуар… стоило мне появиться, как он тут же прекратил работу и уставился на меня, хотя, конечно, был слишком далеко, чтобы все как следует рассмотреть. И, тем не менее, он заметил.

— Интересно, почему бы это? — спросил Стокстилл, делая очередную пометку.

— Думаю, вы и сами догадываетесь, если вы и в самом деле врач. Женщина, рекомендовавшая вас, утверждала, что вы прекрасный специалист. — Мистер Три смотрел на него так, будто его ожидания оказались совершенно напрасными.

— Наверное, было бы лучше сначала выслушать историю вашей жизни, — сказал Стокстилл. — Насколько я понимаю, меня вам рекомендовала Бонни Келлер. Как она поживает? Мы с ней не виделись, наверное, с апреля, или… кстати, ее муженек оставил таки эту свою дурацкую школу, о которой столько рассказывал, или нет?

— Я пришел сюда вовсе не для того, чтобы обсуждать Джорджа и Бонни Келлер, — заявил мистер Три. — Доктор, на меня оказывают страшное давление. В настоящее время может быть принято окончательное решение о моем уничтожении; дело зашло настолько далеко, что … — Он запнулся. — Бонни считает меня больным, а я уважаю ее мнение. — Теперь он говорил очень тихо, и слова едва можно было разобрать. — Вот я и пообещал ей сходить к вам, хотя бы один раз.