Яна Дубинянская - Проект «Миссури» Страница 2

Попробовал списать у стриженой девчонки впереди — закрылась, зараза. Тогда я решил идти ва-банк и, прочитав на незакрытом краю листочка ее имя — Алина, вежливо обратился с просьбой подсказать мне такую-то дату. Стриженая хмыкнула: мол, нашел идиотку. Но затем обернулась через плечо, скользнула взглядом по моему тесту — и подсказала, издевательски шепнув, что я все равно ей не конкурент. Возможно. Однако за счет тех полутора баллов мне удалось просочиться в следующий тур; при случае скажу спасибо.

На иностранном захотел вымахнуться и подался в испанскую группу, хотя английский знаю лучше. И чуть было не провалился на глаголах — но чуть-чуть не считается. А за последний экзамен и не волновался особенно: мамина школа. Еще перед отъездом я пообещал ей, что если дотяну до сочинения, то напишу как надо, а не как думаю; а накануне повторил эту клятву по телефону. Четыре, и то из-за каких-то пары запятых.

Но главные приколы разразились, разумеется, на финальном собеседовании. К тому времени нас осталось мало, человек четыреста. Если учесть, что две трети поприходили с родителями, а то и с бабками-дедками-жучками, в коридоре было не продохнуть и не протолкнуться. И покурить не выскочишь, потому что могли вызвать в любую минуту. В общем, к моменту предстания пред ясны очи комиссии я уже был готов заявить, что зовусь Гэндальфом и на этом основании жажду управлять Будущим, а также изменять мир. Запросто.

Но ни о чем таком меня не спрашивали, в смысле — ни имени, ни высоких стремлений. Интересовались другим: например, насколько крепко я сплю по ночам. Какую музыку слушаю. Боюсь ли высоты и глубины. Кого из близких считаю главным авторитетом (можно подумать, у меня широкий выбор!). Еще заставили сцепить пальцы замком, а потом сложить руки в позе Наполеона… В общем, бред. Я был порядком озадачен.

Но еще больше удивился, когда на следующий день отыскал-таки свою фамилию в списках. В самом низу, под номером двести сорок семь.

— Гэндальф.

— Георгий. Гера.

Парень справа по линейке был в джинсах, с длинными волосами и серьгой в левом ухе. Государственный гимн он тоже уважал не настолько, чтоб не познакомиться с однокашником, тем более что мы стояли во втором ряду и не отсвечивали.

— Влад, — присоединился пацан слева, худой, в очках и при костюме.

Мы потрясли друг другу руки. Пораженческая мелодия гимна отстонала свое, и к микрофону подошел ректор института. Он уже обращался с речью перед экзаменами ко всей толпе абитуры, и я примерно представлял, что он скажет.

— Студенты! Сегодня перед вами открылись двери самого демократичного и в то же время самого элитарного из вузов нашей страны — МИИСУРО…

Он сделал паузу, чтобы мы прониклись. И мы прониклись.

— Прикольно звучит, — шепнул Георгий. — Что-то японское, вроде как имя самурая… Миисуро-сан.

— Лучше б ударение на последний слог, — отозвался Влад. — Смотри, если по аналогии: НИИЧАВО, например. Стругацких читал?

— Ректор, наверное, лучше знает, — предположил я.

Но про себя решил, что с этим Владом будет про что поговорить. А Гера мне вообще сразу понравился. Когда человек приходит на торжественную линейку в драных джинсах, это уже что-то.

— …Через каких-нибудь пятнадцать-двадцать лет именно вы, наши выпускники, будете определять, куда двигаться государству и обществу. Именно на вас ляжет великая ответственность за судьбы…

Если честно, я еще во время первой ректорской речи удивился, что он несет такое пронафталиненное гониво. Во всех теле— и радиопередачах о МИИСУРО рассказывали совсем по-другому: захватывающе, современно. Так, что и вправду хотелось в зубах притащить сюда аттестат. А тогда, на абитуриентском собрании, даже подумалось: туда ли я вообще попал?

— Ты сам откуда, Гэндальф? — спросил Гера. Ему тоже было неинтересно.

— Из Мареевки, — сознался я. И, как всегда, уточнил: — Это не деревня, это город.

— Будешь в общаге жить?

— Ага.

— Я тоже. Я из Александровки Приреченского района. Это деревня.

Первым заржал Влад— мы с Геркой уже вслед за ним. Ржали мы шепотом, интеллигентно, можно сказать, — но какие-то барышни из первого ряда обернулись и зашикали. У обеих были скучные физиономии отличниц; н-да, а на экзаменах, помнится, попадались прикольные девчонки. Увы, плоды противоестественного отбора. Я невольно опустил глаза: вправо и влево уходил частокол из разнообразных ног, и кое-где виднелись ножки что надо — правда, фрагментарно. Ничего, разберемся.

Герка и Влад смотрели на меня и продолжали хохотать уже абсолютно беззвучно, как два Кожаных Чулка.

— А я местный, — сказал Влад. — Столичная штучка.

Одна из отличниц снова обернулась в гневе — или, может, горя желанием познакомиться со столичной штучкой, — но в этот момент ректор поставил в своей речи жизнеутверждающую точку, и со всех сторон раздались аплодисменты. Я тоже пару раз приложил ладонью об ладонь. И тут же наша ровная шеренга зашевелилась и в один момент превратилась в бесформенную толпу, где мгновенно сгинули и Влад, и Герка.

Народ бодро двинулся в сторону корпуса, по архитектуре похожего на футурологические навороты фантастов времен застоя; раньше, я слышал, здесь располагалось нечто марксистско-ленинское, так что без высшего смысла явно не обошлось. Хотя лично мне нравилось. Особенно полупрозрачный шар, выпирающий боками на месте второго этажа. Как я понял, в шаре помещалась столовая, но зайти внутрь пока не выпало случая: кто ж станет кормить орду голодных абитуриентов?

В вестибюле случилось небольшое столпотворение: все стремились побыстрее отыскать свои фамилии в списках групп с номерами аудиторий. Ну, к толпам я уже привык во время вступительных экзаменов; но это было не совсем то. Тогда массы народу вокруг составляли что-то вроде войска, которое надо расшвырять по сторонам, — а теперь изволь научиться узнавать их всех в лицо, запомнить по именам и прожить среди них ни много ни мало пять лет.

Короче, мрак; не знаю, может, вы и не поймете… Мареевка — город. Но очень маленький.

Меня записали в группу номер шесть. В аудитории нас набралось человек двадцать — и, конечно, ни одной знакомой физиономии. То есть ни Георгия, ни Влада. Ни даже той стриженой девчонки, которая точно поступила, раз я уже тогда не был ей конкурентом.

Я собирался сесть в третьем ряду, чтобы не слишком отсвечивать, но, разглядывая народ, прозевал все хорошие места и оказался под самой кафедрой. По левую руку поместилась пухленькая барышня в прозрачной кофточке, очень даже ничего. Повернулась ко мне и состроила глазки. Я совсем было взбодрился, но вовремя догадался проверить правый фланг.