Артур Кларк - Часовой Страница 2

На широком уступе, на высоте 4000 футов над долиной мы сделали первый привал.

Над нашими головами, примерно футах в пятидесяти, было плато и тот предмет, который заманил меня и заставил преодолевать эти бесплодные пустоши. Я предполагал, что увижу валун, отколотый упавшим метеоритом много веков тому назад, и грани его, все еще свежие, сверкали в этой незыблемой веками тишине.

На скале не видно было ни одного выступа, за который можно было бы ухватиться руками, и нам пришлось использовать кошку. В мои усталые руки словно влилась новая сила, когда я раскручивал над головой трехзубцовый крюк, чтобы бросить его к звездам. Сперва он не врубился и, когда мы потянули за веревку, медленно сполз вниз. На третьей попытке зубья врезались глубоко, и под тяжестью нашего общего веса крюк не сместился.

Гариетт взглянул на меня с беспокойством. Вероятно, он хотел идти первым, но я улыбнулся ему сквозь стекла шлема и покачал головой. Медленно, рассчитывая каждое движение и остановки на отдых, я начал последний подъем.

Даже с космическим костюмом мой вес не превышал сорока фунтов, поэтому я подтягивался то на одной руке, то на другой, без помощи ног. Добравшись до кромки, я задержался, махнул рукой Гариетту, затем перелез через край и, встав на ноги, вперился глазами прямо перед собой.

Я стоял на плато диаметром около ста футов. Когда-то поверхность его была гладкой, слишком гладкой, если думать, что руки природы сделали его таким. Однако тысячелетиями падавшие метеориты избороздили поверхность, и всюду видны были впадины и складки. Плато разровняли, чтобы установить сверкающую конструкцию грубо-пирамидальной формы в два человеческих роста. Она была вделана в скалу, словно огромный драгоценный камень, отшлифованный тысячей граней.

В первые мгновения я оцепенел, лишенный всяких эмоций, затем, словно толчком в сердце, я был выведен из этого состояния чувством невыразимой радости. Я любил Луну и отныне знал, что стелющийся мох был не единственной формой жизни, которую она породила в молодости.

Мой мозг начал работать нормально, чтобы думать и спрашивать. Было ли это здание, или гробница, или что-то имеющее название на моем языке? Если это здание, зачем его воздвигли в недоступном месте? А может быть, это храм? И я вообразил, как жрецы молили своих богов сохранить им жизнь, взывая понапрасну, и как исчезал океан и вымирало все живое…

Я двинулся вперед, чтобы осмотреть этот предмет тщательнее, но смутное чувство осторожности помешало подойти очень близко. Я был знаком с археологией и попытался представить себе культурный уровень цивилизации, если строители смогли разровнять горную поверхность и поднять на такую высоту сверкающие зеркала.

А египтяне могли бы соорудить такое, если бы их рабочие имели вот эти странные материалы, которыми пользовались более древние архитекторы, подумал я. Предмет был мал по размеру, и мне не пришло в голову, что его могли создать люди более развитые, чем мои современники. Идея о существовании разумной жизни на Луне была слишком неожиданной, однако мое сознание восприняло ее сразу, а моя гордость не позволила мне броситься в это очертя голову.

Затем я заметил что-то, от чего волосы стали дыбом, что-то чересчур банальное и невинное, на что многие, вероятно, не обратили бы никакого внимания. Я упоминал, что плато было сплошь в выбоинах от упавших метеоритов и все кругом покрывала космическая пыль слоем в несколько дюймов (так всегда выглядит поверхность того мира, где нет ветров, разносящих пыль). И все же на горной поверхности почти вплотную к пирамиде не видно было ни пыли, ни выбоин, их словно не подпускало к сооружению плотное кольцо, невидимой стеной защищающее сооружение от разрушительного действия метеоритов и самого времени.

Я поднял камешек и легонько бросил его в сверкающее сооружение. Если бы камень исчез за невидимым барьером, я бы не удивился, но он словно ударился о гладкую полусферическую поверхность и легко скатился на плато.

Теперь я осознал, что увидел предмет, подобный которому человеческий род не создавал на протяжении своего развития. Эго было не здание, в машина, и ее защищали силы, бросившие вызов Вечности. Эти силы все еще действовали, и, видимо, я подошел недозволенно близко. Я подумал о радиации, которую человек смог загнать в ловушку и обезвредить за последнее столетие. Насколько я представлял, радиоактивное излучение было слишком мощным, и, возможно, я уже обрек себя, как если бы попал в смертельное молчаливое свечение незащищенного атомного реактора. Я поднял глаза к полукругу Земли, покоящемуся в своей звездной колыбели, и подумал о том, что же было, под ее облаками, когда неведомые нам строители завершили свою работу. Был ли это для Земли период карбона с джунглями, окутанными пером, или холодные морские пучины и первые амфибии, выползшие на Землю, чтобы заселить ее, или ранее того — долгое безмолвие и одиночество, предшествовавшее жизни?

Не спрашивайте, почему я не осознал правду раньше — правду, столь очевидную и простую теперь. В замешательстве первых минут я предположил, что граненое чудовище было создано народом, существовавшим в прошлом на Луне, но внезапно я, не колеблясь, заключил, что строителям была чужда Луна, как и мне.

За двадцать лет мы не нашли никаких следов жизни, кроме выродившихся растений. Лунная цивилизация, как ни сложилась ее судьба, оставила бы какую-то память о своем существовании.

Я снова взглянул на сверкающую пирамиду, она показалась мне еще более чуждой природе Луны. И мне почудилось, словно маленькая пирамида сказала:

— Извините, я сама чужеземка…

Двадцать лет ушло на то, чтобы разбить невидимую защиту и добраться до машины. То, что вызывало недоумение, было разрушено варварской силой атома, и теперь я мог осмотреть детали очаровательного сверкающего предмета, обнаруженного мною когда-то высоко в горах. Они лишены для нас всякого смысла. Механизмы пирамиды (если это действительно механизмы) созданы по технологии, которая находится далеко за пределами нашего понимания.

Теперь эта тайна мучит всех нас более чем когда-либо, поскольку мы знаем, что в нашей Галактике только Земля является родиной разумной жизни. Машину не могла построить ни одна погибшая цивилизация нашего мира, а толщина слоя космической пыли помогла нам определить возраст пирамиды — ее построили задолго до того, как на Земле жизнь вышла из морей. Когда наш мир был вдвое моложе, что-то пронеслось от звезд по солнечной системе, оставило знак своего пребывания и продолжило путь. Пока мы не уничтожили машину, она работала, выполняя задание ее создателей; что касается цели это лишь моя догадка.