Роберт Шекли - Место, где царит зло Страница 2

Глава 4.

Гробовщик давно ждал этого момента. Вернувшись в Комнату Деаутопсии, он обнаружил, что к нему прибыл новый клиент – лежит на белой мраморной плите, при полном параде, даже знаменитый шелковый шейный платок повязан особым образом. На удлиненном, отвратительно белом лице синевато-серые глаза, в которых пляшут отсветы мечущегося извращенного пламени, какие можно заметить только в глазах самого Дьявола.

Когда Гробовщик подошел, новый клиент быстро сел на мраморной плите. Гробовщик ждал обычной реакции: растерянный взгляд человека, только что заново родившегося в Аду и в смущении оглядывающегося по сторонам.

И не дождался. Маркиз де Сад повернулся к Гробовщику.

– Альфонс, мой дорогой!

– Меня зовут иначе, – возразил Гробовщик.

– А я решил дать тебе такое имя. Какой это раз, пятый?… Нет, я возвращаюсь к жизни в твоей забавной маленькой abattoir в седьмой раз. Кажется, ты тут немного прибрался, верно?

– А что, заметно? – ответил Гробовщик. – Ну, Донасьен, как тебе кажется, у нас здесь многое изменилось? Тебе ли не знать! Ты ведь попадаешь сюда довольно часто.

– Да, – кивнул Сад с негромким смешком. – Меня все время убивают. Забавно, сколько к Аду собралось ревнителей морали! "Вот де Сад, – говорят они, – по-настоящему ужасный тип, давайте его прикончим". И я получаю удар ножом в живот или веревку на шею. Но порой, когда у них появляется свободное время, находятся патриоты, которые мстят мне чрезвычайно изощренно. Их пытки становятся все более и более продвинутыми, они начинаются…

Тут дверь распахнулась, и в комнату вошел человек – массивный, с выбритой головой, в маленьких блестящих очках, костюме цвета соли с перцем и жестким белым воротничком. На шее туго затянут галстук. А на запястье – "Ролекс" с ремешком из норки.

Глава 5.

– Леопольд! – воскликнул Сад, мгновенно узнав старого приятеля по Аду (на Земле они никогда не встречались). – До чего приятно, что мы вернулись к жизни вместе. Как тебя убили на сей раз?

Массивный человек – знаменитый Леопольд фон Захер-Мазох – поджал неприятные узкие губы. Он был известен не меньше де Сада, поскольку тоже явился прародителем нового "изма" – речь идет о мазохизме, получении удовольствия от боли. Впрочем, мало кто знал в этом толк. Захер-Мазох утверждал, будто его великую идею опорочили ноющие ипохондрики- евреи вроде Вуди Аллена. Поскольку мазохизм имеет не больше отношения к жалобам на простуду, проблемам с матерью или на то, что ты не нравишься своему боссу, чем экзистенциализм к тому, чтобы сидеть в одиночестве в комнате и жалеть себя. Так что те, кто так думает, ошибаются. Нет, мазохизм – это воистину старая, отличная штука, и Захер-Мазох всегда считал себя его представителем. Мазохизм связан с сексуальным унижением, способностью почувствовать себя по-настоящему хорошо из-за того, что тебе по-настоящему плохо. Нужен чистокровный австриец благородных кровей, не сомневался Захер-Мазох, чтобы оценить суть явления до конца. Однако его друг де Сад, великий мастер подобных развлечений и весьма одаренный человек, в отличие от Захер-Мазоха испытывает постоянное стремление устраивать безвкусные сцены с невинно страдающими людьми, отчего Захер-Мазох теряет самообладание. И тем не менее приятно снова встретить старого товарища.

Глава 6.

– Кое-что в Аду вызывает мое постоянное восхищение, – заявил маркиз де Сад. – Как мастерски Дьявол обеспечивает нас всем необходимым для уничтожения тела и разума! Он чрезвычайно требователен, когда речь заходит о средствах самоуничтожения, правда, Леопольд?

– Я ненавижу, когда ты так говоришь, – ответил Захер-Мазох, присаживаясь возле окна у южной стены клуба "Адское пламя". – Неужели нельзя отказаться от привычки курить опиум? Ты же знаешь, что глупеешь от этой дряни.

– Леопольд, тебя не касается, курю я опиум или нет.

Захер-Мазох остался доволен – он обожал, когда с ним так разговаривали. И добавил, рассчитывая на новый выпад:

– Как ты находишь наш клуб? Нам тебя не хватало.

Сад огляделся. Клуб "Адское пламя" занимал низкое, тускло освещенное, задымленное помещение, где было не продохнуть от запаха жарящегося мяса. Далеко не все знают, как много бывает дыма, когда десять поваров одновременно поворачивают куски мяса на вертелах – сами понимаете, в Аду с вентиляцией дела обстоят не самым блестящим образом. А в остальном, можно сказать, здесь вполне терпимо.

– Пожалуй, вернуться недурно, – проговорил Сад. – Не слишком интересно, однако недурно. Всегда приятно возвращаться домой. И неважно, уютно там или нет. Верно?

Захер-Мазох восхищался скучающим видом Сада. Ох уж эти французы! Что может быть более декадентским, более утонченным, чем уныние де Сада, находящегося в самом сердце Ада. Пожалуй, чуть позже нужно будет обсудить с мистером Сартром статью, где идет речь о банальности зла. А сейчас необходимо сообщить Саду важную новость. Только вот непонятно, каким образом. Складывается впечатление, что Сад изменился. Вне всякого сомнения, он по-прежнему способен к жестокости. А как насчет зла? Неожиданно Захер-Мазох испугался: неужели душа их вожака в конце концов прошла очищение? Может быть, сыграли свою роль бесконечные смерти, причиняющие страдания? А вдруг он стал мягче? Что, черт набери, произошло с де Садом?

Этот вопрос, точнее, ответ на него, имел огромное значение. Захер-Мазох должен принять решение. Он знал, что, возможно, ему выпадет несчастный жребий снова убить Сада. На сей раз быстро и безболезненно, чтобы убрать его со сцены, если он… если произошло немыслимое… если маркиз де Сад стал религиозным человеком.

– Что это за взрывы?

– Вряд ли коммунары, – ответил Сад. – Им тут нечего делать.

– В последнее время многое изменилось, – проговорил Захер-Мазох. – Вьетконговцы проявляют большую активность – здесь, на нашем уровне. На других свои собственные проблемы.

Глава 7.

Вы знаете, что чувствует человек, возвращаясь домой. Хочется немного пройтись, посмотреть на знакомые места, поговорить с парочкой приятелей. Выпить пивка в любимой забегаловке. Где-нибудь перекусить. Хочется сделать множество привычных вещей – в Аду, как и в любом месте на Земле; пожалуй, в Аду даже больше. Это ощущение Байрон выразил в поэме "Шильонский узник", где, в самом конце, узник, привыкший к своей тюрьме, говорит:

Когда за дверь своей тюрьмы

На волю я перешагнул -

Я о тюрьме своей вздохнул.

Так и в Аду – желание почувствовать себя дома настолько велико, что распространяется на все вокруг, даже на окрестности, которые могут показаться малопривлекательными еще одной привилегированной душе.