Михаил Пухов - Звездные дожди (сборник) Страница 2

То, о чем я сейчас пишу, называется лирическое отступление. Папа меня учит, что лирическое отступление нужно делать покороче. «Учти, сын, — говорит он, — всякое отступление от темы есть отступление. Наступай, и материал тебе покорится».

Так учит меня мой папа, а он в этих вопросах «профи», как он сам говорит. Профессионал. Поэтому я и перехожу в лирическое наступление.

Мы с Сережкой бежали по тропинке к реке испытывать водяной змей, а на опушке стояли в спортивной форме тетя Оля и дядя Володя, такие между собой несхожие; и с ними еще один человек, пожилой, но тоже в спортивной форме. Мы их поздравили с добрым утром и побежали дальше. Тетя Оля сказала пожилому мужчине: «Это Витины товарищи», а ответа я не услышал — было уже далеко, и я думал о другом. Я думал об этом незнакомом пожилом мужчине, потому что внешность у него была немного странная, непонятно почему.

Вдруг Сережка остановился, и на лице у него появилось одно очень сильное выражение, означавшее, что он загорается новой идеей. Увидев это, я сразу понял, что испытаний змея сегодня не будет.

Я присел на пенек и стал наблюдать за Сережкиным лицом. Когда он загорается новой идеей, смотреть очень интересно. Сначала на Сережкином лице, как на фотобумаге, проявляется новая мысль, и кажется, что она вот-вот станет очевидной всем без всякого исключения. Что-то вроде телепатии, «псевдонауки номер один», как величает ее Сережкин отец. И он прав, потому что спустя секунду эта почти очевидная мысль, вместо того чтобы стать общедоступной, вдруг исчезает с Сережкиного лица и уходит вглубь, и Сережка начинает изъясняться таинственным шепотом. Новая мысль остается только в его глазах, и теперь они уже ничего, кроме отблеска этой мысли, не выражают.

Загоревшись, Сережка сказал мне таинственным шепотом:

— Этот незнакомый человек… Ты его хорошо разглядел?

— Конечно, хорошо.

— И ничего не заметил?

Я подумал, подумал…

— Что-то заметил, но не понял что.

— А разве ты не заметил, — таинственно сказал Сережка, — как он похож на тетю Олю?

Это Сережка увидел очень точно. Сразу же их лица встали передо мной как живые портреты. Тетя Оля, правда, еще молодая, а незнакомец совсем старый, но волосы у него такие же курчавые, как у нее, только седые. И губы такие же, и цвет лица. Все это Сережка правильно углядел. Только что в этом подозрительного? А вдруг это ее папа?

Я ему так и сказал:

— А вдруг это ее папа?

— Папа? Какой еще папа?

— Обыкновенный папа, — сказал я. — Витькин дедушка.

Сережка немного помолчал. Соображал, как бы меня уязвить поизысканнее.

— Ну что ж, — сказал он наконец, — мысль хорошая. Может быть, это действительно ее папа. Наверняка папа. Очень дельная мысль.

Я на всякий случай кивнул, хотя было ясно, что он меня разыгрывает. Но в таких случаях я не показываю виду. Надо же сделать человеку приятное, особенно если это твой товарищ Сережка.

— Очень дельная мысль. — Сережка задумчиво покачал головой. — Только объясни, будь добр, почему тогда он так похож на дядю Володю?

Сережка сказал это так язвительно, что я снова на пенек сел. И всплыл этот незнакомый старик со дна моей памяти, и рядом с ним дядя Володя. Точно — похожи друг на друга чрезвычайно.

Во-первых, лоб у незнакомца точь-в-точь дяди Володин — такой же высокий, неповторимый. Нос такой же выдающийся. И сам он, наверное, такой же молчаливый…

— Или ты считаешь, что он и его папа? — язвительно сказал Сережка.

Некоторое время мы молча думали.

— Слушай, — предложил я наконец, — пойдем еще раз на них взглянем. Надо проверить. Вдруг мы все это выдумали?

По лицу Сережки было видно, что он в своем уме и в своей памяти уверен. Но все-таки мы пошли назад, на этот раз не по тропинке, а лесом, в обход. Вымокли ужасно, потому что трава мокрая и кусты тоже мокрые от росы. Вот по этим кустам мы к ним и подобрались. Они все трое стояли на тропе и разговаривали. То есть разговаривали тетя Оля и старик, а дядя Володя молчал и подозрительно поглядывал на кусты, в которых мы с Сережкой затаились. Все было точно, память нас не подвела. Сходство так и бросалось в глаза. Мы постояли, посмотрели на них, потом посмотрели друг на друга и тихонько пошли назад. И когда вышли на тропинку, Сережка сказал:

— И вообще. Даже если он их дальний родственник. Ведь дядя Володя с Севера, у него все родственники северяне. А тетя Оля с Юга, и все родственницы у нее южане. Не может же он происходить одновременно и с Севера и с Юга.

— Да. Это только Витя родом и оттуда и оттуда, — сказал я. — На то он их сын.

— И никаких пап у них давно нет, — сказал Сережка.

Это точно. Ни пап нет, ни мам. Ведь они почти через сто лет вернулись! Какие тут папы и мамы! Стало мне так грустно, что я даже в дневник ничего не записал.

До реки мы шли молча. Холодно было в мокрых штанах и мокрых тапочках.

На берегу сидел Витя Куницын с влажными волосами, а с ним незнакомый мальчик нашего возраста по имени Коля.

— Здравствуйте, — сказал Витя Куницын. Потом он посмотрел на небо (Солнце уже приподнималось над лесом) и добавил: — Завтра дождь будет после обеда, можешь передать своей маме. Вы там моего братца не встретили?

— Брата? Нет, — сказал Сережка. — Вот родителей твоих видели.

— Он с ними и прогуливается, — объяснил Витя. — Такой седой и курчавый. Его Сашей зовут. Давно они не виделись, лет восемьдесят. А это мой двоюродный внук Колька, сын Сашиной дочери. Они вчера к нам из Антарктиды прилетели.

Никакого змея мы в тот день не испытывали, тем более что Сережка его в лесу потерял, когда мы в кустах сидели. Нам вместо испытаний Коля про Антарктиду рассказывал. Мы с Сережкой ни разу в Антарктиде не были. Там Колины родители работают. И дедушка Саша, Витин брат, которого мы встретили, тоже там работает, хоть и старый. Но он еще крепкий и поэтому тоже работает.

Дедушка Саша, как выяснилось, первый сын тети Оли и дяди Володи. Он родился еще до полета. Витя Куницын рассказал, что это теперь нас воспитывают родители, а раньше это делали специальные воспитатели в специальных интернатах, куда детей отдавали совсем маленькими. Поэтому тетя Оля и дядя Володя не могли взять с собой своего первого сына Сашу и оставили его на Земле в интернате, а сами улетели на звездолете разведывать другие миры. А их сын Саша постарел на восемьдесят лет, стал дедушкой Сашей и теперь прилетел из Антарктиды, чтобы Витиным родителям было легче привыкать на Земле.

Мы еще долго слушали про Антарктиду, а потом разошлись по домам, договорившись назавтра встретиться. Когда я пришел домой, папа пил какао и ел гренки, а мама уже ушла, ее срочно вызвали на работу. Всю эту историю я еще не успел записать в дневник и рассказал ее папе по памяти, пусть он ее куда-нибудь вставит, мне не жалко. Он выслушал меня очень внимательно, все время морщил лоб, несколько раз переспрашивал, а потом долго думал, листал какие-то справочники, разговаривал с кем-то по стереофону и в конце концов сказал, что точно, есть такое явление в теории относительности, оно называется «парадокс близнецов». Явление заключается в том, что если кто-то улетит куда-нибудь на звездолете с большой скоростью и потом вернется на Землю, то почти не постареет, а его родственники, которые остались на Земле, могут даже умереть от старости. А парадокс состоит в том, что моему папе в это трудно поверить. Папа добавил, что эта идея любопытна, но вставить ее никуда не удастся, потому что она давно использована, а читателю нужны мысли достаточно свежие и совершенно безумные.