Альберт Валентинов - Синяя жидкость Страница 2

Немудрено, что когда капитан Сигэру Ясухара, командир диверсионного отряда действующей на Филиппинах оккупационной армии, вызвал к себе рядового Таникаву и объявил, что он вместе с лейтенантом Като остается на Лубанге в качестве самостоятельной группы, рядовой Таникава понял, что ему оказана величайшая честь. И даже засомневался, достоин ли он такой чести. В отряде Ясухары, словно специально, подобрались бойкие городские ребята, почти все уголовнички либо стоящие на грани нелегальных контактов с законом. Полоснуть ножичком по сонной артерии - для якудза * это было не событие. И медлительный, наивный Муцуки Таникава, которому только война предоставила возможность покинуть родную деревню и повидать мир, был неисчерпаемой мишенью для их насмешек. Он даже и слова-то такие впервые слышал, которыми они походя перебрасывались между собой. Откуда ему было знать, что это блатной жаргон, понятный только для посвященных? А уж когда после отбоя начинался казарменный треп, Таникава только таращил в изумлении узкие черные глаза, слушая сумасшедшие истории про убийства, ограбления, погони, схватки с "фараонами", про тайные притоны, где продают наркотики, про торговлю живым товаром. Он верил всему, хотя иной раз извечная крестьянская настороженность и подсказывала ему, что вряд ли полицейские такие непроходимые простофили и их так легко одурачить. А какие наивные вопросы он задавал! Казарма валилась с коек от хохота. Но, подшучивая над Таникавой, старались из рамок не выходить. Этот деревенский увалень обладал могучей силой, которую на себе испытали рядовые Тэцудзо Уно и Кадзую Носака. Оба в свое время отсидели за вооруженный грабеж и умели поиграть ножичком. Но тут ножички не помогли. Таникава, поймав их руки, повернул так, что затрещали кости, толкнул вперед, и оба, круша койки, вмазались головами в бревенчатую стену. После госпиталя в армию они уже не вернулись.

Впрочем, расправу с этими щуплыми городскими подонками Таникава за доблесть не считал. Так же, как не считал за доблесть и то, что на самые опасные операции капитан Ясухара посылал именно его, Таникаву. Он и к войне относился, как к крестьянской работе - тяжело, но необходимо. И Таникава минировал склады, пуская под откос поезда, подстреливал часовых, не за

* Якудза - японские бандиты (здесь и далее примечания автора.).

думываясь, во имя чего это делается. Так приказано! В свои девятнадцать лет у него еще не было повода задуматься об абстрактных категориях. Он умел думать только конкретно; деревенский уклад, освященный вековыми традициями, заранее расписал всю его жизнь - от рождения и до смерти. Так и в армии устав регламентировал каждый поступок солдата - от подъема до отбоя. И Таникава только удивился, услышав, что его напарником будет лейтенант Сандзо Като. Хотя, будь на его месте любой из бойких городских мальчиков, он не только удивился бы, но и задумался. А задумавшись - встревожился.

Армия, как никакая другая организация, нивелирует своих членов. Каждому человеку отведена в этом конгломерате индивидуумов своя ячейка, определяющая свои нормы поведения, свою мораль, если хотите. И малейшее отклонение от стереотипа сразу бросается в глаза, а серия отклонений свидетельствует неопровержимо: этот человек - чужой, случайный, не проникшийся армейским духом, главное в котором - не выходить из установленных рамок. Лейтенант Сандзо Като из этих рамок выходил постоянно. Дело даже не в том, что он не был груб с солдатами, не хлестал саке * по вечерам в офицерском блиндаже, не участвовал в состязаниях, кто сумеет развалить пленного на две половины - наискосок от плеча до поясницы - одним ударом сабли. Признанным мастером этого лихого удара был капитан Ясухара, остальные офицеры тщетно пытались превзойти его. Но если бы даже лейтенант Като, прибывший в отряд совсем недавно, делал все это, его штатская семенящая походка, рассеянный взгляд, привычка сутулиться при ходьбе, способность застывать в самом неподходящем месте и в самое неподходящее время, о чем-то глубоко задумавшись, - все эти мелочи, которые штатский человек даже не замечает, свидетельство

* Саке - японская водка.

вали: он не кадровый военный, не профессионал. Не говоря уже о том, что он ни разу не ходил с отрядом на операции. И вот этого-то человека оставили вместе с Таникавой в тылу американских войск, оккупировавших Филиппины! Было о чем задуматься. Но Таникава не умел думать, он умел подчиняться. Поэтому он с благоговением выслушал напутственную речь капитана Ясухары.

- Мы разбиты! - с торжественной грустью сказал капитан. Но мы не поставлены на колени. Страну восходящего солнца нельзя сломить, как нельзя срыть священную Фудзияму. Поэтому война за великую Японию не кончена. Она только начинается. Завтра мы сделаем вид, что сдаемся американцам, которые интернируют нас на другие острова. А вы останетесь на Лубанге и будете ждать моего возвращения. Или сигнала. Может пройти много времени, но сигнал обязательно будет. И помни, рядовой Таникава, твой первейший долг - оберегать господина лейтенанта. Он нужен Японии.

Нет для японца понятия более священного, чем долг.

Нарушивший долг все равно что мертвец - он вычеркивается из общества. И Таникава мог гордиться тем, что свой долг он выполнил до конца. Сколько раз в них стреляли, за ними гнались, устраивали засады - господин лейтенант жив и невредим и готов служить Японии, когда она призовет его. Непонятно только, почему так долго нет сигнала.

Много лет спустя господин Ясухара, один из директоров "Нипон электроник лимитед компани", узнал из газетных сообщений, кто был на самом деле лейтенант Сандзо Като, которого ему приказали спрятать таким оригинальным способом. И в зачерствелой душе старого дельца неожиданно шевельнулась жалость - нет, не к лейтенанту, а к простому крестьянскому парню, чью жизнь он исковеркал во имя целей, до сих пор ему полностью неизвестных.

"А ведь меня заставили подписать приказ, обращенный лично к ним и предписывающий сложить оружие, - вспомнил он. - В каком же году это было? Пятнадцать? Двадцать? Тридцать лет назад? Нет, не помню. Помню только, что они не сдались".

Они не сдались потому, что не поверили приказу, листовки с которым американское командование, а затем и филиппинские власти разбрасывали с самолетов над джунглями. Вернее, не поверил Таникава, потому что лейтенант объяснил ему: приказ подложный. Сандзо Като поднял одну листовку, несколько минут вглядывался в факсимиле Ясухары и, выругавшись, отшвырнул прочь ярко-желтую бумажку с жирной вязью иероглифов. Таникава вообще к листовкам не прикасался: был неграмотен. К тому же приказ подложный... По этой же причине он не поверил голосам брата н престарелого отца, записанным на пленке и многократно усиленным динамиками. Все это была военная хитрость - и голоса, воскрешающие эпизоды его детства, называющие его ласкательными именами и умоляющие выйти из леса, потому что война давно кончилась; и листовки, падающие с неба; и огромные щиты у затерянных в джунглях селениях, обещавшие ему полное помилование. Лейтенанту Като помилование не обещали, но Таникава не мог этого прочитать и сделать выводы. Он ждал возвращения господина капитана, который должен наконец-то разрешить им вернуться на родину. А пока...