Джон Уиндем - Паутина [ Авт. сборник] Страница 2

Но совет старшей сестры сделал свое дело. Если бы не он, я наверняка сболтнул бы кому-нибудь не только об этих снах, но и о нашем необыкновенном общении с моей кузиной Розалиндой. А это уж, без сомнения, кончилось бы страшной бедой для нас обоих. (В том случае, конечно, если бы нам поверили). Хотя в то время мы с Розалиндой не придавали нашим «разговорам», как мы это называли, никакого значения, мы все-таки держали их в тайне. Впрочем, я, кажется, забежал вперед. О своих, так называемых «разговорах» с Розалиндой, я расскажу позже.

Несмотря на мои странные сны и тайну, связывавшую меня с Розалиндой, я совсем не чувствовал себя не похожим на других. Я был нормальным мальчишкой, как и все мои сверстники, и воспринимал действительность, окружавшую меня, как единственно нормальную и единственно возможную форму жизни.

Так продолжалось до тех пор, пока я не встретил Софи.

Впрочем, даже и тогда я не ощутил особого сдвига в своем сознании. Только теперь, оглядываясь назад, я безошибочно могу выделить этот день, как самый первый момент, когда у меня, ребенка, появились первые сомнения.

В этот день, как это часто бывало и раньше, я был предоставлен самому себе, никто не обращал на меня никакого внимания. Мне было тогда лет десять, не больше. Самая младшая из моих сестер была пятью годами старше меня, поэтому большую часть своего времени я проводил в одиночестве.

Я решил пойти по нашей проселочной дороге к югу. Миновав несколько полей, я подошел к высоченной насыпи и взобрался на самый ее гребень.

Тогда я еще совершенно не задумывался о происхождении этой насыпи. Она была слишком грандиозна, чтобы я мог предположить, что ее сделали люди. И уж совсем не приходило мне в голову связывать ее с Древними, о которых я тогда уже слышал от взрослых. Насыпь сперва описывала как бы часть очень правильного круга, а потом, превратившись в прямую и длинную, как стрела, линию, уходила в сторону гор. Для меня это была просто часть окружавшего меня мира, не вызывавшая никакого удивления, как не вызывали его река, небо или те же горы.

Я и раньше часто взбирался на ее гребень, но почти никогда не спускался оттуда на противоположную сторону. Почему-то я считал землю по ту сторону насыпи чужой — не враждебной, а просто чужой, мне не принадлежащей. Но недавно я обнаружил там одно местечко, где дождевая вода, стекающая по противоположной стороне насыпи, образовала в песке довольно большую лощину. Если сесть на самом гребне склона этой лощины и сильно оттолкнуться, можно было прокатиться на хорошей скорости вниз, а под конец пролететь несколько футов в воздухе, прежде чем приземлиться в кучу мягкого, теплого песка.

Я бывал здесь и раньше, но мне ни разу еще не приходилось кого-нибудь встретить. Но на этот раз, когда я поднимался с песка после третьего своего полета, чей-то голос сзади окликнул меня:

— Привет!

Я обернулся. Сперва я не мог понять, откуда доносится это приветствие, но потом мой взгляд привлекли шевелящиеся ветки кустарника. Ветки раздвинулись, и из них выглянуло маленькое загорелое личико, обрамленное темными кудряшками. Выражение его было серьезно, даже настороженно, но глаза светились доверчивостью и любопытством. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Потом я осторожно кивнул и тоже сказал:

— Привет!

Девчушка поколебалась немного, отвела ветки в сторону и вышла из кустарника. Она была чуть ниже ростом, да и, наверно, моложе меня. На ней были рыжие штанишки из грубой ткани и желтая рубашонка. Несколько секунд она стояла неподвижно, не решаясь отойти от кустарника, но любопытство взяло верх, и она подошла ближе.

Я уставился на нее с изумлением. У нас часто бывали многолюдные сборища, на которых я видел всех детей, живущих в округе даже на расстоянии многих миль. Немудрено, что я был удивлен до крайности, повстречав незнакомую девчонку.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Софи, — ответила она. — А тебя?

— Дэвид, — назвал я себя и, помолчав, спросил: — Ты где живешь?

— Там, — она неопределенно махнула в сторону «чужой» земли.

Она не могла оторвать глаз от песчаного желоба, по которому я только что лихо скатился.

— Тебе не страшно было? — спросила она, глядя уже не так настороженно.

— Ничуть. Хочешь попробовать?

Ни слова не говоря, она ловко вскарабкалась на насыпь. Сильно оттолкнувшись, слетела вниз, с развевающимися кудряшками и пылающим от возбуждения лицом. Глаза светились восторгом.

— Давай еще! — крикнула она и, не дождавшись меня, полезла наверх.

Второй полет раззадорил еще больше. Но третий оказался неудачным. Немного не рассчитав, она приземлилась не там, где я, а чуть левее. Я ждал что она вот-вот поднимется, и мы снова полезем наверх. Но она почему-то осталась сидеть на песке.

— Ну! Вставай же! — нетерпеливо подтолкнул я ее.

Она попробовала шевельнуться, но лицо ее сморщилось от боли.

— Не могу… Больно, — слабо простонала она.

— Где больно? — не понял я.

Ее личико напряглось, на глаза набежали слезы.

— Нога застряла, — сказала она чуть слышно.

Ее левый ботинок был засыпан песком. Я разгреб песок руками и увидел, что он был крепко зажат между двумя большими камнями. Я попробовал раздвинуть камни, но они не поддавались.

— Поверти ногой и дерни сильнее, — посоветовал я.

Она попробовала и тут же прикусила губу от боли.

— Никак!

— Давай я дерну, — предложил я.

— Нет, нет, что ты! — испугалась она. Но я уже и сам понял, что мое предложение никуда не годилось: было видно, что каждое движение ноги причиняет ей невыносимую боль. «Что же делать?» — подумал я. И тут меня осенило:

— Давай разрежем шнурки, ты снимешь ботинок и вытащишь ногу.

В глазах ее мелькнул ужас.

— Нет! — крикнула она так, словно я предложил ей нечто чудовищное. — Я… я не могу… Мне… мне нельзя…

Она была так напугана, что я не стал настаивать. Если бы она вытащила ногу из ботинка, мы потом уж как-нибудь сумели вызволить и ботинок. А так — я просто не знал, что делать.

Она обхватила застрявшую ногу обеими руками. Лицо ее было все в слезах, но даже и сейчас она не ревела в голос, а только слегка поскуливала, как маленький щенок.

В растерянности я уселся возле нее. Она обеими руками вцепилась в мою ладонь и стиснула ее изо всех сил. Я чувствовал, что ей с каждой секундой становится все больнее. Пожалуй, впервые в жизни я оказался в положении, которое требовало немедленного и твердого решения.

— Послушай! — сказал я. — Ботинок все равно придется снять. Если ты этого не сделаешь, ты останешься здесь навсегда и умрешь…