Сергей Плеханов - Советская фантастика 50—70-х годов (антология) Страница 2

Повесть Севера Гансовского «Винсент Ван Гог» — не менее характерный образец восприятия исторического времени, на этот раз прошедшего. Пришельцу из будущего бросилась в глаза «какая-то претенциозность в людях». Состояла она в том, что «каждый шествовал по улице со своим выражением на физиономии, причем явно насильственным… Любой прохожий как бы содержал в себе двоих — одного, которым был в действительности, и второго, каким хотел казаться». Люди конца XIX века показались герою повести «маленькими и слабыми». Даже природная среда, их окружавшая, представилась ему чахлой, невзрачной. Здесь отразилась, пожалуй, не реальная ситуация, а та оценка прошлого, что господствовала в 60-е годы. Будущее виделось в розовых красках, былое — по контрасту — оказывалось серым.

Но лимит оптимизма был уже на исходе: в 70-е годы начало пробивать себе дорогу более взвешенное понимание грядущих реальностей. Становясь далеко не безоблачным настоящим, еще недавно казавшееся таким светлым будущее все теснее связывалось в сознании людей с ранее неведомыми проблемами — нарушением экологического баланса, нарастанием негативных явлений в социальной и экономической сферах жизни.

Но мы вряд ли вправе обвинять мечтателей в близорукости. После резких перемен в политическом и нравственном климате общества середины 50-х годов публицисты и прозаики экстраполировали в будущее вектор положительного развития. Вера в безусловность прогресса была, пожалуй, иррациональной, ибо ни на каком серьезном анализе прошлого и настоящего не основывалась. И если бы кто-нибудь тогда написал, что нашими заботами в 80-х годах сделаются борьба с бюрократизмом, коррупцией, что расцветут такие болезненные явления как алкоголизм и наркомания, такого «футуролога» сочли бы очернителем.

Да и в 70-х годах подобный анализ социальной жизни не очень приветствовался. Приметно больше говорили и писали о славном прошлом, о верности традициям отцов. (Что, впрочем, не означало возрождения историзма, ибо «ближний прицел» действовал и в обратную сторону.) Молодость нередко считалась синонимом незрелости — что, разумеется, в словах не фиксировалось. А молодежь, чувствуя недоверие, стремилась доказать: нет, мы не хуже, мы не посрамим, если что…

Повесть Сергея Абрамова «В лесу прифронтовом» — показательная для прозы молодых писателей 70-х годов. Автор настаивает на духовном родстве поколений, хотя на первый взгляд и может представиться, что многое изменилось в сознании, воззрениях молодежи. Молодые 70-х не знают нужды, хорошо образованны, жизненный опыт их слагается из других впечатлений. И все-таки, утверждает писатель, главное не в этом. Неизменно самое существенное — способность к самопожертвованию, твердая вера в идеалы общества. Современные мальчики ничем не хуже их сверстников из далекого 42-го — это доказывается всем ходом повествования.

70-е годы, однако, стали десятилетием обретения истинного масштаба времени. Литература в целом осознала, что настоящее можно постигнуть лишь как результат всего предшествующего развития. Постепенное торжество такого взгляда лишало антиисторизм исторической перспективы — да простится мне такая тавтология.

Обострение экологических проблем дало дополнительный импульс поискам точных координат на оси времени. Цена антиисторизма оказалась слишком высока — на глазах у всех произошла как бы материализация сентенции американского философа Сантаяны: кто не знает прошлого, обречен пережить его вновь.

Экологическое сознание также рождалось в остром противоборстве с философией казенного оптимизма — процесс его становления можно уподобить обретению исторической перспективы. И фантастика, как и литература в целом, сыграла свою роль в борьбе против сыто-потребительского отношения к природе. Излюбленная писателями-фантастами тема Контакта с инопланетными цивилизациями пережила в годы борьбы за Байкал существенные изменения — встреча с иными мирами все чаще оказывалась чреватой непредсказуемыми последствиями.

Повесть Ариадны Громовой «Глеги» принадлежит к числу произведений, отрицающих благостное отношение к неведомому. Чужой мир, куда попадают герои, создал орудие собственной гибели — наука оказалась беспомощной против сил, пробужденных ею же к жизни. Сегодня, после трагедии Чернобыля, в пору наступления «чумы XX века» — СПИДа, злободневность изображенной в повести ситуации не требует доказательств. А ведь еще недавно тезис о том, что наука в руках безответственных людей — источник повышенной опасности, приходилось обставлять различными оговорками: это, мол, у нас невозможно, это удел общества, живущего по волчьим законам. Думается, многие из отрицательных явлений, проявившихся в последние десятилетия, не приобрели бы столь значительного масштаба, будь у литературы и искусства больше возможностей изображать «негатив».

Характерная особенность фантастики 50-х — 70-х годов — растущая тревога перед лицом дегуманизации научно- технического прогресса. Контроль над человеческой психикой — тема многих произведений этого периода. Рассказы «Уравнения Максвелла» Анатолия Днепрова, «Рэм и Гений» Дмитрия Жукова, «Тревожных симптомов нет» Ильи Варшавского, включенные в сборник, исследуют ситуации, в которых личность приносится в жертву рационалистически понимаемой идее пользы. В пору, когда эти рассказы писались (например, рассказ Днепрова впервые опубликован в 1958 году, Жукова — в начале 1960-х), такие проблемы еще не обсуждались в литературе других жанров, и здесь авангардная роль фантастики не подлежит сомнению.

Еще тридцать лет назад лес труб, увенчанных разноцветными султанами дыма, воспринимался как символ экономического могущества. Сегодня это образ экологической катастрофы, memento mori современной цивилизации. Научная фантастика больше всего постаралась закрепить такую устрашающую картину в сознании человечества, в этом отношении жанр, родившийся в преддверии первой научно-технической революции, в наибольшей степени отвечает представлениям о социальной роли искусства.

Бытовавший еще в 50-е годы лозунг «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее — наша задача» не сам по себе исчез со стен и обочин дорог. Отрезвлению общества в немалой степени способствовала литература, усомнившаяся в том, что благая цель может быть достигнута любыми средствами.

С середины 50-х годов область общественных отношений, как уже говорилось, стала одним из главных направлений художественного поиска писателей-фантастов. Моделируя политические системы различных типов, писатели многих стран создали ряд романов-предупреждений, получивших жанровое определение антиутопий. В советской литературе последних десятилетий имеется несколько опытов такого рода.