Святослав Логинов - Исцелися сам Страница 2

- Давайте больному сироп из ревеня, - сказал Патен кормилице, молча ожидавшей его решения. - Сироп сделайте сами: отварите стебли ревеня в белом вине и добавьте немного меда. Кроме того, давайте ребенку пить сухарной воды или ячменного отвара, сколько вместит и даже несколько больше. Если ревень не окажет своего действия, больной должен принять олеум рицини. В аптеке следите, чтобы вам не подсунули фальшивое масло. Настоящее касторовое масло должно быть прозрачно, прохладно и не иметь никакого запаха. Вечером я, возможно, зайду еще раз.

С этими словами Патен развернулся и вышел из комнаты. Мальчик, вздрогнувший во сне при звуках докторского голоса, снова затих.

Времени до начала процесса оставалось уже не так много. Патен успел вернуться домой, облачиться в красную докторскую мантию и четырехугольный берет, взять нужные книги, сесть на лошадь (недостойно звания было бы явиться на заседание пешком) и вовремя прибыть во дворец юстиции.

Народ уже начинал собираться. Доктора Патена узнали. На него показывали пальцем, кричали "виват!", улюлюкали. Толпа была настроена воинственно, но еще не знала, на чьей стороне ее симпатии.

Судебный пристав встретил Патена у дверей парламента и провел его в небольшую комнатку, где доктор мог бы собраться с мыслями в последние минуты перед слушанием дела.

Ги Патен был медиком догматической школы. Всякое новшество, особенно в медицине, поначалу опасно - это он усвоил твердо. С детских лет врезался ему в память один случай. Тогда он, сын почтенных юристов, заболел редкой в наше время и не слишком опасной болезнью - английской потовой горячкой, а какой-то негодяй уговорил его отца лечить сына рвотным вином. До сих пор доктор Патен помнит скверный металлический вкус во рту, разъедающую горечь желчи, судороги выворачиваемого наизнанку тела, дрожь в ногах и долгую, много дней не стихавшую головную боль. Шарлатан подсунул ему дурно приготовленный препарат. Юный Ги выжил с трудом и на всю жизнь возненавидел минеральные лекарства. К тому же, он был вопитан на произведениях древних авторов, его кумирами были Платон и Цицерон, Гомер и Вергилий. Все, что шло от древних, было хорошо, даже имя свое Патен произносил на старинный лад: Гюи, хотя уже тогда в Париже чаще можно было услышать краткое Ги. Когда же Патен начал изучать медицинцу, он увидел, что никто из великих врачей прошлого: ни Герофил, ни Цельс, ни мудрейший Гален, ни Руф из Эфеса, ни тем более сам божественный Гиппократ - не давали больным много лекарств. А что сказал Гиппократ, то сказал сам бог. Полифармация же получила свое начало от Гебера и других арабов, у которых было много трав, но мало знаний.

Так началась борьба Ги Патена против злоупотреблений фармации, приведшая его сегодня в этот дворец.

Большой зал во дворце юстиции был набит битком. Свыше шести тысяч парижан пришли послушать, как будут разбирать скандальное дело. В первом ряду восседают аптекари, в парадных кафтанах с пышными жабо, с цеховыми медалями на груди. Глядят насторожено и зло. Черно-белыми кляксами выделяются в толпе рясы монахов. Это тоже враги. Духовенство не может простить Патену вольный язык, речи против схоластики, в защиту подлинной философии древних. Особенно же озлили их слова, сказанные по поводу чумы в Риме: "Чума унесла тридцать шесть добрых и ученых медиков, но пощадила папу и кардиналов, потому что они злее самой чумы. Хороших врачей всюду не хватает, а папы и кардиналы всегда в избытке".

Доктора и бакалавры медицины собрались в центре зала. Их симпатии на его стороне, но они слишком хорошо знают, чью руку держит первый министр. А вот за остальных, всесильную и одновременно безликую тысячеглазую толпу, прийдется сражаться. Ведь именно она, а вовсе не парламент и даже не кардинал Мазарини решает, к кому придут лечиться больные.

Королевский прокурор поднялся со своей резной скамьи и принялся читать обвинительный акт:

- Аптекари города Парижа против доктора медицины Гюи Патена. Мы, аптекари королевского города Парижа, заявили и заявляем, с подтверждением клятвой каждого пункта, следующее:

Истинно, что закон под страхом различных наказаний запрещает причинять вред, ущерб, а также иным образом злоумышлять против всякого человека, занимающегося честным и пристойным ремеслом.

Верно также, что искусство фармации с древних времен почитается благородным и необходимым, и что многие цари и иные достойные люди в сем занятии с пользой для себя и мира немало упражнялись.

В третьих, верно, что доктор медицины Гюи Патен, движимый ненавистью к нашей изящной науке, устно и в печати совершал многие нападения на отдельных аптекарей и всю фармацию. Будучи цензором медицинского факультете, означенный Патен препятствовал выходу в свет многих наших сочинений, с томлением ожидаемых как больными, так и врачующими...

Патен чуть заметно усмехнулся. Да, он действительно немало попортил крови напыщенным болванам с Малого Моста. И дело тут вовсе не в личной ненависти. Иной раз и среди аптекарей встречаются честные люди, а в аптеках среди дьявольских составов попадаются хорошие лекарства. В конце концов, Парацельс прав: "Весь мир - аптека", а Гомер сказал: "Много есть разных лекарств, но также и ядов". Всякое лекарство может быть ядом, и всякий яд - лекарством. Даже ненавистное рвотное вино. Но он не скажет об этом ни слова, сейчас важнее сокрушить фармацевтов, чтобы спасти медицину. Раздавить всех этих итальяшек, арабских прихвостней, неучей и недоумков, чтобы восстановить высокий авторитет истинной науки.

- Несомненно и то, что четырнадцатого марта сего года упомянутый Гюи Патен защищал в собрании на улице Бюшери собственные свои тезисы о воздержанности в жизни и лечении, где с гневом и даже яростью обрушился на парижских и иных аптекарей и, нарушая законы и статуты университета и медицинского факультета, обращался к необразованной черни, в результате чего торговля истцов нарушилась и великие цеху грозят убытки...

Далее Патен не слушал. Он хорошо знал этот документ, советник Ламуаньон потихоньку показал его еще вчера вечером. Сейчас всего важнее было хорошо начать оправдательную речь.

Наконец до его ушей донеслось:

- Доктор Гюи Патен, ответчик, что вы можете сказать в свою защиту?

Патен глубоко вздохнул и вышел на кафедру. Там он остановился и вдруг улыбнулся публике. Такого еще не бывало на заседаниях парламента.

- Наши аптекари, - начал Патен, - жалуются, что я их не люблю, сами же они меня ненавидят. Если бы они могли, то отравили бы меня всеми своими лекарствами сразу, но, к счастью, я обхожу аптеки стороной. Почему? Да просто я слишком хорошо знаю, кто и как хозяйничает в этих лавках. Даже январь со своей непогодой менее убийственен, чем наши аптекари. Не будем голословными и прочтем несколько строк из одного фармацевтического сочинения, книги, как сказано в предисловии, необходимой медикам и фармацевтам и полезной всем любознательным.