Андре Лори - Радамехский карлик Страница 2

— Она до настоящего момента не носит еще никакого названия и обозначается просто номером! — смеясь ответил молодой ученый.

— В настоящее время открывают такое множество планет, что, право, трудно найти всем им названия, — скромно добавил он.

— Назовите ее Gertrudia! — сказал командир Гюйон, взглянув на молодую девушку.

— Ах, командир, — воскликнула она, — что вы говорите!

— Нет, почему же, это прекрасная мысль, — возразил Норбер, — я буду очень рад воспользоваться ею, если только мадемуазель и ее батюшка не будут иметь ничего против. Для этих маленьких планет именно и нужны такого рода отличительные имена, которые походили бы как можно меньше на другие. Gertrudia — прекрасно во всех отношениях, и я остановлюсь именно на нем!

— Ах, папочка! Какое счастье, теперь у меня будет своя собственная звезда! — весело воскликнула молодая девушка, — но вы ведь покажете ее мне, чтобы я могла узнавать ее, месье Норбер?

— Очень охотно, когда ее можно будет видеть. Месяцев через семь или восемь, если погода будет благоприятная, вы ее увидите!

— О, значит ее нельзя видеть каждый вечер? — спросила немного разочарованная Гертруда.

— О, нет! Иначе она давно была бы нанесена на карту и названа каким-нибудь именем. Но мы теперь уже достаточно ознакомились с ней, чтобы не дать ей пройти мимо, не шепнув ей словечка «до свидания!»

— Вот подношение, которое не в состоянии поднести даме каждый мужчина! — засмеялся доктор Бриэ. — Вам, очевидно, поручена какая-нибудь астрономическая миссия? — обратился к Моони доктор.

— Не совсем так! — возразил Норбер, невольно улыбаясь, — я вижу, что хранить тайну — дело нелегкое, в особенности, если не хочешь врать и выдумывать небылицы. Я, конечно, мог бы сказать вам, что приехал в Судан, где небо вечно ясное, для новых интерпланетных исследований, но предпочитаю сказать вам часть истины… Я приехал сюда с целью изучить пути, способы и средства для задуманной довольно химерической экспедиции, или вернее, для экспедиции, которая многим показалась бы именно таковой. Тем более, что даже и теперь уже я прослыл в Обсерватории за сумасброда, потому-то я чувствую себя вынужденным никому ничего не говорить о моем проекте, раньше чем он мне не удастся, из опасения, чтобы меня не прозвали умалишенным. Если я буду настолько счастлив, что достигну своей цели, то это станет всем известно, если же нет, — то к чему вызывать насмешки и нагромождать новые препятствия сверх всех тех, какие уже и теперь встают на моем пути!

— Впрочем, в данный момент главной моей целью является просто устройство астрономической станции на плоскогорье Тэбали в пустыне Байуда…

— Опытная станция в пустыне Байуда! — воскликнул доктор. — Нечего сказать, прекрасно выбрали время!.. Неужели вы думаете, что господа суданцы так и позволят вам устраивать беспрепятственно вашу опытную станцию?

— Да я не дам и нескольких су за шкуру того европейца, который попробует добраться до верховьев Нила, а вы мечтаете переправиться через него и проникнуть в самую глубь Дарфура!.. Извините, но позвольте мне вместе с тем сказать вам, что это чистое безумие!

— Ведь я говорил вам, что с первого же слова меня назовут сумасшедшим! — спокойно возразил Норбер. — Вы сами видите, господа, что я не ошибался!

— Как хотите, а я от своих слов не отказываюсь! — продолжал добродушно возмущаться доктор Бриэ, — забираться теперь в самое сердце Судана, — это по крайней мере так же рискованно, как отправиться к туарегам. Вы, вероятно, забыли, какая участь постигала всех, кто решался проникнуть южнее Триполи: Дурно-Дюпере в 1874 году, моего смелого, доброго друга полковника Флаттерса в 1881 году, капитана Массона, капитана Диану, доктора Гюгара, инженеров Роша и Берингера и многих других!

— Нет, я ничего этого не забыл, — все так же спокойно отвечал молодой астроном, — но так как те геологические и астрономические условия, которые мне необходимы, я могу встретить только в пустыне Байуда, на плато Тэбали, то мне приходится отправляться именно туда.

— Смотрите, как бы вы не нашли там нечто совсем другое, чем то, что вы ищете! — многозначительно воскликнул господин Керсэн, — поверьте старому африканеру, в настоящее время есть только один способ с некоторой безопасностью отправиться в Дарфур, а именно, с полком алжирских стрелков и конвоем в три тысячи верблюдов, — не иначе!

— Я не могу даже вообразить себя во главе целого полка стрелков и такого множества верблюдов, — весело заметил Норбер, — я, как и всякий из нас, уже два раза отбывал воинскую повинность, но никогда не добирался выше чина капрала и не командовал более чем четырьмя солдатами. А потому мне придется удовольствоваться слугой моим Виржилем, который служил когда-то в африканских стрелках, и хорошим проводником, если я сумею найти такого; это, мне кажется, заставит суданцев понять, что я являюсь к ним как друг, а не как неприятель!

— Как друг?.. Гяур-то!.. Подите же, спросите их, что они на это скажут! Да расскажите мне потом об этом, если только они оставят вам язык для того, чтобы вы могли рассказать!

— Право, доктор, вы заставите меня думать, что я предпринимаю нечто такое, что свыше человеческих сил. Неужели эти суданцы в самом деле такие свирепые?

— Не скажу — свирепые, но решившие не выпускать живым из своих лап ни одного европейца, кто бы он ни был; и их, по меньшей мере, две-три тысячи человек, прекрасно дисциплинированных, слепо повинующихся своему начальству, вооруженных с головы до ног. Разве вы не слыхали о Махди?

— Махди? Это что-то вроде мусульманского ясновидца, который устроил восстание на берегах Бахр-эль-Газаля, в двух или трехстах лье отсюда?..

— Ну, да, так вот этот самый Махди, если мы только не будем постоянно настороже, не позже, как через год, скушает всех нас. Он изгонит нас из Суакима, из Хартума и Ассуана. Мало того, он, быть может, выгонит нас и из Каира, и из Александрии!..

— Но если не ошибаюсь, против него выслали египетские войска!

— Он их проглотит разом и не поперхнется, если только они не встанут сами под его знамена. Об этом я имею верные сведения, могу вас в том уверить. Начинается так называемая священная война. Через каких-нибудь полгода или чуть больше, — Махди будет в Хартуме!

— Год — срок порядочный; быть может, мне понадобится меньше времени для осуществления моей идеи!

Доктор молча воздел руки к небу.

— Итак, — сказал лейтенант Гюйон, — вы все-таки хотите идти волку в пасть?

— Да, командир!

Все слушали этот разговор с живым интересом, но никто не принимал его так близко к сердцу, как Гертруда Керсэн. В то время, как Норбер Моони объявлял о своем намерении, а доктор излагал ему свои возражения, она слушала молча с широко раскрытыми глазами, бледная при мысли о тех страшных опасностях, которым будет подвергать себя молодой ученый, и восхищаясь его спокойным мужеством и непоколебимой решимостью выполнить принятую на себя задачу. Волнение ее было настолько заметно, что отец не на шутку встревожился за нее и знаком дал понять доктору, чтобы тот переменил разговор… Одновременно с этим он позвонил, приказав подавать чай, а Гертруда, по своему обыкновению, стала разливать его и угощать присутствующих. Пользуясь этим перерывом в общем разговоре, консул взял Норбера Моони под руку и увел его на террасу.