Анри Торосов - Кое-что о стилистике Страница 2

— Простите, профессор… — смущенно извинился Андрей, но академик ласково смотрел на него и улыбался:

— Андрей… э-э…

— Андрей Петрович, — быстро подсказал Андрей.

— Вот что, Андрей Петрович, — заговорил Быков, заговорщически озираясь вокруг, — там, знаете ли, неудобно, дело приватное…

— Ну, конечно, — быстро согласился Андрей.

— Ага, так вы согласны? — обрадовался профессор. — Ну и чудненько. Завтра, значит, и пришлю… — и он повернулся к выходу.

— Что пришлете, профессор? — осмелился Андрей осведомиться ему вслед.

— А разве я не сказал? — спросил Александр Николаевич, оборачиваясь. Тьфу ты, конечно, не сказал… Да, годы, годы… Где уж тут за стилем уследить!

— Так значит… — догадался Андрей.

— Ну конечно, — широко улыбнулся профессор.

— Вам тоже… диссертацию? — спросил Андрей, и тут же выругал себя: «Осел!»

Но Александр Николаевич оговорку воспринял по-своему:

— Да вы, дорогой, шутник? — с добрым смешком сказал он. — Хотя, конечно, талант, литератор… Да… Диссертации мне уже не писать… — и академик вздохнул. — Доклад, доклад у меня. Я, видите ли, в Базель еду, а потом в Брюссель. На международную конференцию. Так вы уж того… А то как-то, знаете, неудобно…

Через месяц Валя была в гостях у Андрея, и они смотрели вместе телевизор. Шла программа «Время». Донеся до заинтересованной зрительской массы вести с полей, Нонна Бодрова перешла к сообщениям из-за рубежа.

— Вчера в Базеле, — сказала она, — на очередном заседании проходящей здесь Всемирной конференции психологов с докладом выступил известный советский ученый, доктор психологических наук, действительный член Академии наук СССР Александр Николаевич Быков…

Лицо Бодровой исчезло с экрана, а вместо него появились кадры телерепортажа, да такие, что Андреево зрительное восприятие подавило все остальные виды его психической деятельности: во внушительных размеров зале бесновалась толпа. Потом показали счастливо-растерянное лицо профессора Быкова. Его несли на руках. Камера съехала вбок, затем вверх. Под потолок взлетали подбрасываемые головные уборы, трости, зонты. Пролетел академик, которого качали.

Нонна Бодрова тем временем перечисляла почетные титулы и звания, которыми вчера же, сходу был награжден Быков. Затем кадры кинохроники иссякли, лицо Бодровой вновь овладело экраном, и в Андрееве сознание опять прорвался ее звучный голос:

— Как сообщает агентство Франс Пресс, сегодня известный швейцарский психолог Жан Бурже обратился к автору нашумевшего бестселлера «Дни и мошки», лауреату Гонкуровской премии 1975 года, писателю Полю Вуалю с предложением о литературной обработке его фундаментального труда «Эпистемологические аспекты исследования реципрокных функций». Поль Вуалю, по сообщению того же агентства, обещал дать ответ в конце недели, после консультации со своим литературным агентом. Сумма предложенного гонорара неизвестна.

И Бодрова перешла к очередным сообщениям, а в это время раздался телефонный звонок.

Андрей снял трубку, некоторое время молча слушал, потом недоуменно повернулся к Вале, зажав микрофон ладонью:

— Тут какой-то псих, — сказал он, — доктор биологических наук Буревич… Предлагает триста рублей за обработку его монографии. Послать его на фиг?

— Дай сюда! — стремительно кинулась к нему Валя и отняла трубку — Алло, сказала она, — доктор Буревич? С вами говорит литературный агент Андрея Петровича Званцева. Изложите ваше дело… Андрей Петрович сейчас очень занят… К тому же предлагаемые вами условия несерьезны. Пятьсот? Хорошо, позвоните на той неделе, в четверг, после четырех. Посмотрим, что можно будет сделать… Всего хорошего.

Началось стремительное слияние литературы и науки. У Андрея появились последователи, но работы хватало всем.

Вслед за психологией и биологией процесс литературизации научных публикаций проник и в другие науки, сперва гуманитарные, а затем и в технические.

Тиражи специальных научных изданий головокружительно росли, еще более головокружительно падали тиражи журналов литературных — писатели уходили в науку.

Немалое число диссертаций «резалось» за «недостаточно литературно-художественное мироощущение». Диссертанты хватались за голову и бежали записываться в очередь к Званцеву либо к его коллегам, в зависимости от литературных пристрастий ученых советов своих научных учреждений.

Издательство «Русский язык» в порядке эксперимента приступило к выпуску многотомного французско-русского словаря на двадцать тысяч слов в виде эпического романа под названием «Сага о глаголах».

Из естественных наук первой пала химия.

Одержимый белой завистью к литературе и верой в свой вид искусства, живописец Платон Коврижкин нанес первый удар, выставив в зале на Кузнецком мосту тетраптих «Гомологические ряды при щелочно-кислых реакциях». И прорвало!

Поповская борода Платона Коврижкина замелькала со страниц периодических изданий и экранов кинохроники. Автору монографии, кандидату химических наук В. Гулейко досрочно была присуждена докторская степень. Отвечая на вопросы иностранных корреспондентов, Платон Коврижкин заявил: «А ваши, абстракционисты, даже курсовую не смогут».

Корреспонденты одобрительно усмехались.

Химические НИИ для годового отчета вскладчину абонировали Центральный выставочный зал (бывший Манеж), а когда выяснилось, что площадей его стендов совершенно недостает, то и Пушкинский музей вместе с Третьяковкой.

Ленинградские химики подбирались к Эрмитажу.

Очередь физики подошла, когда знаменитый итальянский кинорежиссер Доменико Пьямбини снял многометражную ленту «Жизнь нейтрино». Роль нейтрино исполняла Моника Витти, роль пи-мезона — Джан-Мария Волонте.

Переворот в физике и кинопромышленности был столь же полным, сколь и стремительным. Несколько голливудских продюсеров, не сумевших разобраться в Единой теории поля, покончили с собой.

«Ученые записки» Физического отделения АН СССР объединились с журналом «Советский экран». Литературно-художественные журналы срочно последовали этому примеру, объединившись с прочими «Записками» и «Вестниками».

Разгоралась дискуссия: «Роль Пьямбини в научно-техническом прогрессе». Желая внести в вопрос ясность, Пьямбини выпустил одноактную пьесу «Что такое неореализм?»

Пьеса аншлагом прошла по сценам крупнейших театров мира.

Наконец не устояла и «королева наук» — математика.