Алексей Курганов - Метагалактика 1993 № 1 Страница 2

Следом за Татьяной Федоровной в дверном проеме показалась сгорбленная фигура. Мужчина. Судя по комплекции, по осанке — лет сорока-сорока пяти. Одет обычно: пальто с каракулевым воротником, пыжиковая шапка, зимние сапожки. Обеими руками держится за живот. Голыми руками, перчаток нет. Я удивился: в такой мороз — и без перчаток или варежек? Потерял? Пьяный? Да, судя по тому как он время от времени качается из стороны в сторону, как нетвердо стоит на ногах — пьяный…

— Откуда? — спросил я мужчину.

— Да молчит! — ответила за него Татьяна Федоровна — Застыл, что ли?

И в это время мужчина поднял голову. У меня пересохло в горле. На меня смотрел глубокий, если не сказать — древний, изможденный до крайности старик. Низкий скошенный лоб, бескровные кривые губы, волосы цвета пепла. Жуткие морщины по всему лицу, я никогда не видел таких ужасных, уродующих лицо морщин. Но самое страшное ожидало меня впереди, и когда я глянул под глубокие, мощные надбровные дуги, то с трудом заставил себя не вскрикнуть. Глаза у мужчины были мертвыми! Нет, это не игра воображения, не погоня за красивостью! Я до сих пор не могу объяснить, как это может так быть — живой человек с мертвыми глазами! Глазами мертвеца! Я заявляю это вполне авторитетно, потому что в институте пару лет занимался в паталогоанатомическом кружке и уж там-то насмотрелся на мертвецов, в том числе и на таких, глаза у которых оставались открытыми. Точно такие же глаза были и у странного посетителя: и радужные оболочки, и зрачки были покрыты сплошной молочно-голубой мутью.

Он стоял и ждал. А я молчал. Я не мог говорить. Язык почему-то вдруг отказался слушаться меня, да и что, собственно, я должен был сказать? Я вдруг ощутил себя в каком-то странном, сюрреалистическом мире. На миг я почувствовал себя подопытным кроликом, над которым кто-то дьявольски хитрый, изощренный в этой своей хитрости, задумал поставить эксперимент. И этот хитрый находился рядом. Я чувствовал его силу надо мной, но в чем она выражалась — убей Бог, не понимал. Знаете, бывают такие состояния: внешне вокруг тебя все вроде бы привычно-спокойно, все буднично, все так, как было и будет всегда. Но все-таки что-то не так. Какая-то тревога, какое-то неясное ощущение реальной опасности буквально витает в воздухе. Вот такое состояние испытывал и я, стоя истуканом перед этим престраннейшим посетителем.

Не знаю, как долго продолжалось бы наше обоюдное молчание, но, к счастью, в приемном покое находился и третий человек и этому человеку не хотелось, на ночь глядя, размышлять о разных-всяких странностях. А хотелось Татьяне Федоровне лишь одного — спать, спать, спать.

— Ну, садись, коль пришел! — буркнула она и, не таясь, смачно зевнула — Носят же черти, на ночь глядя…

— Да, да! — опомнился и я — Прошу! Проходите, садитесь! Замерзли?

Незнакомец не ответил, отрешен по глядя куда-то мимо меня. Может ненормальный, мелькнула мысль. Психколония всего в десяти километрах, Нет, понятно, что обычный, нормальный человек, со здравым рассудком сейчас, конечно, на такую дорогу не решится. Да и зачем ему, нормальному, тащиться ночью по глухому лесу в такую даль? На меня посмотреть? А, с другой стороны, этот нормальный одет-то как раз во все нормальное. Так что «психушкой» здесь все-таки не пахнет. Тогда что? Пьяный? Все-таки пьяный?

— Слушаю вас, гражданин? Что болит?

А он опять — ноль эмоций, по-прежнему пялился за мою спину. Мне очень хотелось оглянуться, но я же буквально несколько секунд назад смотрел туда, Ничего интересного — окно, на подоконнике — цветок, за окном — темнота… А что если он от кого-то прячется? От кого? От милиции? Рецидивист? Но ведь обычно, нас, врачей, предупреждают заранее о возможных «нежелательных» посетителях. Тем более я только вчера видел Вальку Фильшина, он бы меня наверняка предупредил и по дружбе, да и по должности: Вальке в том месяце, наконец, дали майора и теперь он зам. начальника уголовного розыска. Правда, мы с ним согрешили коньячком, но неужели отличный марочный армянский коньяк начисто отшиб грозе уголовного мира его превосходную память?

— Пить… — вдруг произнес странный незнакомец.

Нет, опять не то. «Произнес», «сказал», «шепнул»… Не то! Он не произнес и не сказал, и уж тем паче не шепнул. Это был какой-то… что-то вроде полувыдоха-полустона!. Нечто начисто лишенное тембра и интонации, я уже не говорю об акценте и прочих лингвистических тонкостях. Я — смешно подумать, хотя это сейчас, только сейчас смешно подумать! — почему-то сразу подумал, что у него сильнейшая ангина. И в самом деле, почему у человека не может быть ангины? Ведь он же в больницу пришел, а не в магазин или, скажем, клуб. Хотя зачем ему туда идти — магазин уже давно закрыт, а клуб вообще не работает, некому там работать, нет сейчас дураков работать за сто рублей в месяц. Так что все логично: ангина — больница…

— Пить… — снова вздохнул-простонал мужчина.

— Татьяна Федоровна, чаю! Горячего!

— Шатаются по ночам… — пробурчала Татьяна Федоровна, совершенно не скрывая своего настроения перед мужчиной (какой смысл в моих лекциях по медицинской этике и деонтологии перед нашими медсестрами и санитарками? Что думают — то и говорят? Ну, что поделаешь с такой вот непосредственностью?).

— Ну, так я слушаю… — снова сказал я, но в этот самый момент страшная судорога прокатилась по лицу мужчины, на мгновенье расправила морщины и на меня вдруг глянул довольно симпатичный юноша! Да, от силы лет шестнадцати — восемнадцати! Перемена эта была столь быстротечна, что я даже и не понял, что произошло. Тем более; что тут же складки-морщины появились снова, снова налились цианотичной синевой — и передо мной опять сидел старик! Но на этом неожиданности не закончились: судорога перекатилась на тело, сломала мужчину в поясе, он, то ли застонав, то ли заревев, переломился пополам и издал утробный, какой-то звериный звук И сразу же изо рта его фонтаном в пол ударила струя рвоты. Боже мой, как же его рвало! Рвотные массы в считанные секунды залили весь пол, а его, бедолагу, все рвало, рвало. И дело-то даже было не в этом вселенском потопе, а в том, что рвотные массы светились! Точнее сказать — флюоресцировали? И опять, опять все это длилось буквально считанные секунды, флюоресценция начала меркнуть, от пола поднялся, не знаю — пар, туман, дым с приятным озоновым привкусом — и когда этот «пародымотуман» рассеялся, на полу ничего не было! Ни капли! Перед глазами опять был знакомый, потертый, коричневого цвета, с каким-то дурацким орнаментом линолеум.

Есть такое выражение: «на человека нашло». Так вот — в тот момент на меня нашло. Это было что-то вроде сомнабулического оцепенения, когда выглядишь вполне нормально, но мозг твой парализован и ты не ориентируешься ни во времени, ни в пространстве. Я не знаю, сколь долго продолжалось это со мною, но вышел я из такого состояния лишь тогда, когда почувствовал, как кто-то коснулся моего правого плеча.