Андрей Левкин - Старинная арифметика Страница 2

Здесь история ненадолго прерывается, связано это с отлучкой хозяина, который по своим служебным делам около недели провел вне дома.

Теперь он выходит из-под душа, чистый и блаженно-невменяемый идет на кухню, наливает в стакан настоявшийся чай, в ушах его продолжается колесный перестук, он глядит на картину, радуется, что приехал и, отпивая очередной глоток, обнаруживает облачко дыма над ружьем, которое держит в руках человек с кратким именем, громадным носом и черными вьющимися волосами (все они, в красных мундирах, за исключением разве что растерянно улыбающегося светловолосого, который за прошедшее время так и не научился обращаться со шпагой, все они имели преувеличенно резкие черты, что, понятно, облегчало работу художнику). Человек решил, что этот, невесть откуда взявшийся дымок, есть просто пятнышко грязи, но, пытаясь оттереть его, только поцарапал картину.

Приглядевшись к ней с новой пристальностью, он обнаружил, что человек в центре, ранее указывавший на шеренгу наступающих, теперь зло и истерично, срываясь на визг, кричит на выстрелившего, который, на него внимания не обращая, уже опустил ствол и вглядывается вдаль, пытаясь определить результат выстрела. Кроме этого, крестьяне или кем там они были - тела их начали почти одновременное движение вниз: напуганные выстрелом они бросились в лопухи; выстрелом вспугнутый, с забора соскакивал петух, синий ряд возле леса усилил интенсивность своего синего цвета, зримо приблизившись. Человек, логика чьего ума была разомкнута усталостью, вызванной передрягами поездки, воспринял эти перемены спокойно и, отмахнувшись от морока, пошел в комнату и уснул, едва только положил на подушку свою так и не успевшую просохнуть голову.

Наутро, едва проснувшись, он вспомнил о вчерашнем происшествии и прямо из ванной, со ртом, набитым пеной зубной пасты, направился на кухню, чтобы удостовериться в отсутствии удивившего его вчера дымка. Дымка, разумеется, не было. Он, исторгнув сноп мятных брызг, фыркнул и вернулся к умывальнику.

Дымка не было - он еще раз констатировал за утренним чаем - не было его, вероятно, потому, что за ночь он успел развеяться. Поселяне лежали лицом в лопухи, человек с поднятой рукой, оравший вчера на стрелявшего, опустил наконец свою руку и пригнулся - над головами осажденных уже свистели пули. Синий ряд приблизился, было в нем не менее пятидесяти человек, их левый, от защитников глядя, фланг полностью в картине уже не помещался.

Дальнейшее протекало медленно, с мрачной торжественностью и неотвратимостью, неравномерно - в некоторые дни изменений не было, в другие - действие развивалось скачкообразно; теперь каждый вечер человек торопился домой за очередной сводкой с поля боя; сводки, увы, не оставляли надежд на хороший исход: синий строй укрупнялся на глазах, дюжинка красных фигурок была окончательно разобщена, некоторые из них уже собирались бежать, человек, чья рука так долго указывала в сторону наступающих, только теперь, когда до них оставалось не более двадцати шагов, потянул, наконец, из ножен свою шпагу, та, как водится, не поддавалась; человек с односложным именем уже полуобернулся, начиная бегство; исчез из виду петух; чуть переместились тени на земле.

Человек с односложным именем не был трусом и бежать не собирался, он был просто убит, и полуоборот медленно опускал его тело на землю, и кровь, не заметная на мундире, уже окрасила траву; к нему бросился светловолосый, он, отбросив шпагу, успел подхватить падающего, не зная, что это смысла не имеет и не видя, как двое в синем, обойдя укрепление с невидимой зрителю стороны, направляются к нему с оружием наперевес.

Безликий ранее синий ряд распадался на отдельные фигуры и лица, одновременно и напряженные и бесстрастные, принадлежащие несомненным профессионалам, вызывающим своим черным профессионализмом в зрителе если и не уважение, то серьезное к себе отношение, для находящихся же на холсте профессионализм этот оборачивался гибелью: линия обороны, если она когда и существовала, была безнадежно прорвана, пятеро убитых, а остальные - кто уже умирал, кто еще только валился под ударом, кто - пытался бежать, а кто - по инерции - наносить или отражать удары; крыша дома загорелась, с одного из углов горел и сам дом.

Светловолосый человек уже опустил на землю мертвое тело и успел, подхватив оружие, избежать прямой угрозы со стороны вышедших на него слева. Отбиваясь, он отходил к горящему дому, синее кольцо вокруг которого почти сомкнулось, нужно было бежать, но человек этот не видел, что в двух-трех шагах за его спиной, спокойно и невозмутимо, его поджидает еще один, украшенный бакенбардами синий, уже поднявший левую, вооруженную сталью руку.

Человек, вернувшийся с работы, выпустил из рук сумку с яблоками и журналом, свернутым в трубку, яблоки раскатились по полу; он схватил со стола неуклюжий, с насечками возле острия нож для резки хлеба и с размаху, наудачу пырнул в бок владельцу бакенбардов. Тот, скорее от неожиданности, чем в результате удара осел, уставившись в пространство окостеневшими глазами; про свое спасение так и не узнавший человек бежал рядом; им наперерез бросились трое противников, оставляя единственную возможность бегства - в горящем доме, до которого пять шагов и главное пока - не споткнуться об лежащего на крыльце мертвеца, чьи сапоги уже дымятся, затравленно юркнуть в дверь и в нимбе моментально вспыхнувших волос пытаться продраться к окну на противоположной стороне дома, выпрыгнув откуда удастся, может быть, укрыться в каком-нибудь углу или зарыться в навоз возле хлева...

Ни тела его, ни клочка обгоревшей одежды пожарные, к очагу возгорания вызванные соседями, не обнаружили.