Вад Капустин - Чужие свои Страница 2

Лаврик, стиснув зубы, сдержал негодующий ответ. Вахтенному хотелось высказать незваному пришельцу очень многое: о бесконечных посулах Земли, о глупых противоречивых приказах забывчивых чиновников, о ночных одиноких бдениях на опостылевшей льдине без всякой разумной цели, на долго время отбивших у него всякий интерес к местным жителям, кем бы они ни были, но Алексей сдержался. Да и для Седова это явно был не аргумент.

Одним из немногих развлечений вахтенного во время дежурств был просмотр популярных альфа-фильмов, сюжеты которых казались Алексею Степановичу забавными, но малоправдоподобными. Самыми увлекательными он находил сериалы о необыкновенных приключениях посредника Седова. Вот только реальный Валерий Седов очень сильно отличался от киногероя.

Непонятно было даже, каким ветром известного космического дипломата занесло на Холодный мир — так планету Рождество прозвали в Департаменте. Лаврика не убеждали фальшивые ссылки на аварию — хм! У человека семья: жена, маленький сын, есть корабль, он свободен лететь, куда хочет. Но нет. Второй месяц чудак сидит на ледяной корке возле полыньи и ведет неспешные бессмысленные беседы с усатым моржом при восьмидесятиградусном морозе.

В первый же день дипломат проявил неожиданный интерес к окружающему ледяное покрытие полюса загадочному океану.

— Скопление протоплазмы! — с гордостью первооткрывателя объяснил «колонизатор». — Практически не известное науке явление.

— Протоплазма, говоришь? Интересный океан, — задумчиво пробормотал Валерий, не отрывая взгляда от дрожащей на темной маслянистой поверхности слабой ряби. Казалось, будто волны, вздымаемые свирепыми порывами шквалистого ветра, пытаясь сформироваться, мгновенно угасают под грузом собственной тяжести.

— Скажи, Степаныч, — неожиданно по-свойски обратился незваный гость к вахтенному через пару дней после появления на планете. — Ты когда-нибудь видел, как эти ребята, морфы, в океане плавают?

Лаврик пожал плечами:

— Да разве уследишь? Особо я и не приглядывался. Они вроде как там живут. Ныряют, выныривают. Вылезают на льдины изредка. Погреться. — Алексей Степанович усмехнулся собственной немудреной шутке. — А так, чтоб на поверхности плавали, — нет, не видел.

— Вот и я не видел, — согласился посредник. — Ни разу. Хотя я как раз очень внимательно следил.

Он вдумчиво покивал каким-то своим мыслям:

— Правильно ты сейчас сказал: ныряют. И всё. Исчезают, как будто растворяются.

— Так выныривают же! — растерянно возразил представитель Департамента.

— Ага! Но только чтобы выйти на лед. Словно появляются из ниоткуда. А вот вынырнуть там — на плаву, ластами помахать, хвостом плеснуть — такого не бывает. Протоплазма, значит. А это как же? — Валерий потопал ногой по толстому льду.

— Ничего общего, — старожил развел руками. — Обычная замерзшая аш-два-о. Здесь ведь не сплошной океан протоплазмы. На экваторе планеты есть настоящая суша и обычные моря. Ну, суша, громко сказано, не материки, конечно, а так — крупные острова вроде Гренландии. Самых больших всего шесть. И жизнь на них есть, растительная, животная. Приземистые такие ветвистые деревца без листьев сам видел, коричневые, — как только выживают! Зверье всякое шныряет по снегу, — Лаврик оглядел ледяную пустыню. — Ну, половина живности, наверняка, из этих, морфов. Охотятся, — он кивнул в сторону полыньи. — Трансформированные. Сразу не определишь. Да на планете и еще один, обычный океан есть, с рыбой — на северном полюсе. Туда бы на рыбалку махнуть, но нельзя. Вдруг еще рыбка какая-нибудь золотая заговорит! — он усмехнулся, потом вздохнул. — Пищевыми пайками обхожусь, из синтезатора. И на севере клочок суши нашелся и просто вода, лед, значит. Мы-то сначала планету изучали: осваиваться тут собирались, колонизировать. Теперь, конечно, всё заброшено. Да и непонятно многое. Ученые-то так и не приехали…

Алексей Степанович испытывал немалое разочарование. Валерий Седов появился на планете почти два месяца назад. Прилетел, по его словам, в сектор с инспекторской миссией, потом, якобы, с кораблем случилась авария.

Поймав сигнал СОС терпящего бедствие землянина, Лаврик охотно дал разрешение на посадку, рассчитывая на появление единомышленника и интересного собеседника. О знаменитом посреднике Координационного Совета ходило немало загадочных легенд, хотелось расспросить и о фильмах.

В результате, виртуозно посадив не новый, но вполне исправный кораблик буквально в двух шагах от бункера станции, Седов почти совершенно игнорировал соотечественника. Об альфа-фильмах он отказался говорить категорически, сославшись на то, что сам их не смотрел.

Сначала Валерий задавал вахтенному много странных вопросов, смысла большей части которых Алексей Степанович просто не понимал. Потом, уяснив, что ответов не дождется, Седов принялся знакомиться с аборигенами сам. Мотался за каждым, кто вылезал на берег, донимал метаморфов назойливыми расспросами, наблюдал, заговаривал.

Лаврик поначалу пытался воспрепятствовать, пресечь. Потом, поняв, что особого вреда от разговоров никому не будет, смирился.

Метаморфы приняли новичка на удивление добродушно, с пониманием, но отвечали на вопросы чужака уклончиво, избегая долгих разговоров. И дипломат застрял на планете, посвящая все свое время исследованию местных жителей и попыткам вступить с ними в контакт, пока, наконец, в лице Потапыча, не нашел себе друга и интересного собеседника для ведения бесконечных, абсолютно непонятных невольному слушателю дискуссий о строении Вселенной и о смысле бытия. Ежевечерние зубодробительные разговоры стали для вахтенного очередным тяжелым испытанием. Но приходилось терпеливо выносить заумную бредятину, боясь упустить что-то важное, да и просто от нечего делать: как единственное развлечение.

И теперь, почти каждый вечер, сидя у специально выдолбленной для обоюдного удобства собеседников полыньи, несчастный колонизатор слушал, как дипломат общается с кем-то из туземцев, чаще всего с Потапычем, решая какой-нибудь принципиальный философский вопрос.

Впрочем, философствовал в основном Потапыч. Валерий рассказывал. Он говорил о далеких звездах и удивительных планетах, о верных друзьях с Детского мирка и опасных стычках с врагами, об учебе в Дипломатической академии, о жене и сыне.

Захватывающие рассказы посредника и вахтенный, и метаморф слушали с одинаковым неослабным вниманием. Неизвестно, что и как понимал Потапыч, но интересовало его всё: строение Вселенной и устройство космического корабля, описание галактических рас и проблемы Содружества, веселые приключения и лирические воспоминания.