Александр Мирер - Остров «Мадагаскар» Страница 2

Инженер поднял брови, но переспрашивать не стал. Лицо у него было умное, очень подвижное. Он проверил герметичность внешнего люка, старательно пощелкивая рукояткой течеискателя. Хайдаров отметил это пунктуальное выполнение уставных требований. Отметил и хирургическую чистоту в шлюзовой — полированную белоснежную пластмассу, сияющий алюминий на покрытиях скафандров, аккуратно растянутых вдоль стен.

— Куда вошел метеорит? — спросил Хайдаров.

— В кают-компанию, куратор.

— Меня зовут Николай. Николай Хайдаров.

Инженер кивнул, пропустил Хайдарова в овальную горловину внутреннего люка и тщательно закрыл и задраил крышку.

В корабле было ночное освещение — тусклые синие лампы горели в коридорчике-отсеке, примыкающем к шлюзовой, и в каютном коридоре, кольцом охватывающем центральный ствол — рубку. Они были в «первом пассажирском уровне» на этаже верхнего ряда кают, от первого до семнадцатого номера. Бросив взгляд вдоль кольцевого коридора, Николай увидел крупные светящиеся номера Кают, и красное очко под каждым — пассажиры спали в койках-амортизаторах. Что же, правильно… Болтаться у самой Земли — это же свыше человеческих сил. Интересно, как пассажирскому помощнику удалось их угомонить? Он подумал еще, что на «Мадагаскаре» не пахнет аварией — и в переносном, и в буквальном смысле. После аварии горло Щиплет сварочный дым, запах горелой изоляции и азота, застоявшегося в резервуарах. Здесь приятно пахло смолой и чем-то еще, тоже приятным.

Методично щелкнул замок — отворилась рубочная дверь. Почти в ту же секунду корабль вздрогнул — старт ракете, доставившей Хайдарова был дан строго по инструкции, после проверки герметичности внутреннего люка. «Ускорение, даю ускорение, по счету от пяти даю ускорение», — пробормотал корабельный компьютер. Все это проделывалось с отменной уставной четкостью. Ровно через пять секунд ноги Хайдарова коснулись пола. Инженер пропустил его в рубку. Замок щелкнул еще раз.

Первый уровень рубки-круглая низкая каюта — была пуста. Пульт вахтенного инженера сонно светил огнями холостого хода. Кресло вахтенного повернуто к двери — видимо, с него встал Албакай, чтобы встретить Хайдарова. Кресло подвахтенного сложено. Образцовый порядок. Словно не было этого проклятого метеорита, пропоровшего тройную броню пассажирского модуля всего два часа назад…

Инженер дал гостю оглядеться, затем скользнул вниз, во второй уровень рубки, занятый главной системой жизнеобеспечения. Затем — в третий, штурманский, он же командирский отсек. Когда коричневые пальцы Албакая исчезли под полом, и Хайдаров заглянул в люк, чтобы удостовериться, что путь для него свободен? он вдруг понял — чем пахнет в корабле. Вишневым компотом. Ну и ну, вот дела, подумал он. Поправил каску и прыгнул в люк.

Он не сомневался, что экипаж ждет, собравшись в командирском отсеке рубки. Но уровень был пуст. И командирское кресло посреди отсека, и кресло подвахтенного у ходового пульта, и все три «гостевых» — у нижнего люка. Лишь на месте вахтенного штурмана сидел человек с непокрытой головой. Огненно-рыжий. Его каска висела за спинкой кресла, прихваченная подбородным ремешком к поручню. Он сказал:

— Добро пожаловать, куратор.

Такой встречи Хайдаров не ожидал. Он благоразумно удержался от выражения эмоций. Сел. Теперь они с рыжим — вторым штурманом и корабельным куратором Жерменом — сидели по диаметру трехметрового отсека. Лучшая дистанция для серьезного разговора.

— Ты — Хайдаров, я помню тебя, — сказал Жермен.

— Я тоже тебя помню. Марсель. Это ты настоял, чтобы меня вызвали?

— Ну, не совсем так. Я был за вызов, Албакай был против — так, старина?

Инженер неопределенно улыбнулся. Проговорил:

— Прошу меня извинить — вахта… — и одним движением втянулся в горловину люка.

— Старина Ал шокирован, — сказал Жермен.

— Коллегиальная сплоченность?

Штурман энергично кивнул:

— Добропорядочный корабль. Образцовый пассажирский лайнер, «Голубая лента» три сезона кряду. Добропорядочное происшествие — не взрыв, не утечка, не уход с курса, а метеорная атака. Никто не виноват. И вдруг мы с командиром вызываем специалиста из института космической психологии.

— Но командир голосовал за вызов?

— Грант — особой конституции человек.

— С чем вы столкнулись?

— Внесистемный метеорит. Небольшой, граммов на сто. Ударил в третий пассажирский ярус.

— А Филип?

Филипом звали Шерну. Жермен сморщился так, что его шевелюра двинулась и блеснула.

— Он, видимо, пошел в буфетную — на стенке кладовой буфетная стойка, знаешь? И как. раз ударило. И — осколком трубопровода в грудь.

— Кто у вас врачом?

— Пассажирский. помощник, Ксаверы Бутенко. Ты знал Филипа?

— Только по имени, — терпеливо солгал Хайдаров.

— Я с ним работал на Ганимеде. Эх. Это был всем кураторам куратор. Эх! — Жермен запустил обе руки в волосы. — Слушай, Никола. Я, как принято говорить, старый космический зубр. Хоронил многих. Это же Космос — не прогулка за фиалками. Но — Филип Шерна! Слушай, с нами едет пассажиром Тиль Юнссон. Не знаешь? Ксаверы боится его будить, потому что Филип дважды спасал Юнссона от гибели. Дваж-ды! Один раз поймал его капсулу, потерявшую ход — ну, это обычное, — а второй раз не пустил на пилотирование. Знаешь, как это бывает? Субъект здоров, как зубр, функции в норме, в норме, в норме, а что-то тебе не нравится?

— Разумеется, — сказал Хайдаров. — Еще бы.

— Разумеется?? А часто у тебя хватало храбрости отменить задание, когда нет свободных пилотов, и подходит противостояние, или протуберанец, или у кого-то кончается жизнеобеспечение, — осмеливался ты запретить вылет только потому, что тебе, паршивому психологу, не нравится, как пилот моргает?.

— Бывало, — сказал Хайдаров.

— Один раз осмелился, а?

— Ну, один.

— Так вот. Шерна запретил Юнссону лететь. А через сутки, когда пилот, полетевший вместо него, вылезал из метеорного пояса, Тиль, праздно слоняющийся по Ганимеду, выдал синдром Кокошки…

— Тиль — это Юнссон? — спросил Хайдаров.

Надо было прервать нервные излияния Марселя, вернуть разговор из эмоциональной сферы в логическую. Странно было видеть космического куратора в таком взвинченном состоянии.

Жермен осекся. Выражение растерянности спряталось под привычной сосредоточенно-бодрой маской. Он снял с подлокотника каску, нахлобучил на рыжую голову.

— Ладно, куратор… Спрашивай, — что тебя интересует?

И снова это было сказано не так. Равнодушие с едва уловимым оттенком Недоброжелательности.

— Странный вопрос… Я хотел бы знать, зачем меня вызвали.