Станислав Лем - ЭСИД - машина по проверке лойяльности Страница 2

Новая модель Эсида, о которой я имел честь вам доложить, не только определяет степень лойяльности граждан, но и выносит справедливые приговоры, основанные на статьях действующих у нас законов. В прошлом месяце принят специальный закон, согласно которому приговоры, выносимые Эсидом, являются окончательными и обжалованию не подлежат.

Ежегодная конференция Общества инженеров электронного производства закончилась прощальным банкетом в гостинице «Империаль».

После обильного ужина за огромным подковообразным столом, который ломился от яств, триста двадцать участников конференции разбрелись по зданию гостиницы.

В курительной комнате было сравнительно тихо. Под высокими пальмами здесь сидело несколько мужчин, окутанных голубоватым дымком, они вели негромкую беседу. Проходивший мимо профессор Кольман был очарован тишиной этого уютного уголка и с наслаждением погрузился в глубокое мягкое кресло. Как только он обрезал серебряным ножичком свою сигару, рядом с ним появился услужливый кельнер и подал ему рюмку с вином. Вскоре знаменитый ученый почувствовал, что голова его слегка закружилась и наполнилась легким, радостным шумом.

По мере того как осушались все новые бутылки, мужским обществом овладевало чувство необъяснимой меланхолии. Говорили о том, как благодаря проверке лойяльности пошла прахом карьера многих молодых, подававших надежды ученых, вспоминали старейших профессоров, изгнанных из университетских лабораторий за одно неосторожное слово, называли фамилии людей, сделавшихся жертвами анонимных доносов и впавших в нищету. Каждый из присутствующих мог без труда вспомнить нечто подобное. И только профессор Кольман все время молчал. Он хранил молчание до тех пор, пока не осушил залпом бокал, поданный ему кельнером. Потом встал, энергичным жестом прервал разглагольствования своего соседа и громко заявил:

— Джентльмены! Теперь все эти трагические ошибки и горькие недоразумения относятся уже к безвозвратному прошлому! Приближается заря новой эпохи, эпохи автоматизированной Фемиды, и недалеко то время, когда можно будет ликвидировать все судопроизводство и даже Федеральное бюро расследований, как учреждение совершенно ненужное! Справедливость станет достоянием всего американского общества! Лойяльный гражданин США, на которого упала черная тень необоснованного подозрения, выйдет из кабины Эсида с ореолом невинности на челе...

Тут почтенный профессор запнулся, широко развел руками, опустился в кресло и утолил жажду глотком вина. Обо всем, что произошло впоследствии, он имел весьма смутное представление...

Профессора разбудил крепкий толчок. Он открыл глаза и увидел, что лежит на деревянных нарах в небольшой комнатке без окон. Вместо дверей была железная решетка. Над ним стоял крепкий мужчина в мундире и форменной фуражке;

— Проснулся? — сказал мужчина, не переставая что-то жевать. — Тогда поехали!

— Куда я попал? — прохрипел профессор Кольман. Голова у него трещала, пересохший язык почти не ворочался во рту.

— Пошли, пошли, там узнаешь! — проворчал мужчина в мундире и так умело схватил профессора за плечо, что тот сразу вскочил на ноги. Вскоре он очутился в большой солнечной комнате, перед письменным столом, за которым сидел высокий человек в очках.

— Фамилия? — спросил человек, не отрывая взгляда от бумаг.

— Кольман, профессор Кольман... Скажите, ради бога, что все это значит?..

— Вопросы здесь задаю я! — сурово ответил человек в очках. — Вы принадлежите к коммунистической партии?

— Я?! — ужаснулся Кольман. — Я работаю...

— Вас никто не спрашивает, где вы работаете... Итак, вы не желаете признаваться? Отлично. — Человек за письменным столом нажал кнопку звонка. В комнату ввалился стражник, который доставил сюда профессора.

— На допрос! — приказал ему мужчина в очках.

Не прошло и нескольких секунд, как Кольмана, бледного, словно полотно, втолкнули в маленькую кабину.

— Эсид! — изумленно пробормотал он.

Дверца захлопнулась, и автоматический рычаг Эсида толкнул его на пробковый стул. В темноте загорелась надпись:

«Тебе будут задаваться вопросы. Ты должен отвечать на них честно, ничего не скрывая. Если ты начнешь лгать, будешь наказан. Если станешь говорить правду, получишь награду».

Затрещал включенный репродуктор, в кабине стало немного светлее, и машина начала задавать вопросы.

Кольман отвечал, стараясь превозмочь дрожание голоса, так как знал, что за это засчитывается один отрицательный пункт.

— Читаешь ли ты газеты? — спросил Эсид.

— Да, — ответил профессор.

— Есть ли у тебя дома фотографии бородатых людей?

— Нет, нет!

— Что ты любишь больше всего?

— Бизнес.

Вплоть до этого вопроса все шло прекрасно. Профессор успокоился и испытывал даже некоторое удовольствие от этого молниеносного поединка. Кольман вовсе и не думал говорить правды, так как помнил, за какие ответы Эсид засчитывает наибольшее количество положительных пунктов. Но вот быстрый поток вопросов и ответов был нарушен Эсидом:

— Где ты был 27 октября в 23 часа 35 минут вечера?

— Я... я должен заглянуть в свою записную книжку, — пробормотал Кольман, стараясь дотянуться рукой до кармана. Обтянутые резиной стальные кольца, плотно облегавшие руки профессора, помешали ему это сделать.

— Говори, где ты был 27 октября в 23 часа 35 минут вечера? — повторила машина низким басом, в котором зазвучали металлические ноты.

— Я... я не помню! — крикнул Кольман.

— Это было вчера. Не страдаешь ли ты рассеянностью?

— Нет!

— Что ты делал 27 октября в 23 часа 35 минут вечера?

— Я выступал с докладом...

— Дело вовсе не в этом. Не увиливай! — сказала машина басом, и Кольман почувствовал, что по телу у него побежали мурашки. — Твой доклад кончился задолго до этого времени. Ты разговаривал тогда в курительной комнате гостиницы «Империаль» с пятью мужчинами. Кто были эти люди?

— Да так... коллеги... ученые... инженеры...

— Не увиливай!.. Кем были они с политической точки зрения? Не были ли они красными?

— Нет, нет, нет!

— Откуда тебе известно, что нет? Значит, ты лжешь. Я должен тебя предостеречь. В следующий раз ты будешь наказан. О чем ты говорил с этими людьми?

— О тебе!

— Не увиливай. Что значит «о тебе»? О каком «тебе»? Говори, иначе ты будешь наказан.

— О го-спо-ди! — простонал Кольман и тут же подумал, что за это засчитывается шесть отрицательных пунктов, так как призывают господа лишь те, кто испытывает угрызения совести. — Я говорил с ними об Эсиде, то есть о тебе... о машине, предназначенной для проверки лойяльности...