Павел Амнуэль - Суд Страница 2

Из темноты выступила низенькая фигура старика в изорванном хитоне. Отстранив Хатора, преградившего ему путь, отшельник склонился над Минхотепом и, ощупав его изрезанный морщинами лоб, сказал:

— Твой дух намного крепче тела. Лучшее средство против усталости — глоток вина Эрп-Ен-Тапе. Оно охлаждает кровь.

— У нас нет ничего, кроме воды, — пробормотал Сетеб.

— Что же заставило тебя идти через горы? — спросил отшельник, обращаясь к Минхотепу.

— Возмездие, — ответил скульптор.

Хатор вздрогнул. Так вот какова цель встречи с ним: нс поклонение и не любовь, но месть?! — подумал юноша, и ему стал понятен смысл слов, произнесенных учителем в ту роковую ночь, когда посланец фараона примчался в Каграт: «Я должен исполнить обычай предков…»

Спокойный голос отшельника прервал мысли Хатора:

— Кто он? В чем его вина перед тобой?

— Вина передо мной?.. Вина не заставила бы меня пуститься в далекий путь, — ответил Минхотеп. — В тысячу раз хуже незаслуженная награда, которая ожидает его.

— Награда? — повторил отшельник и презрительно перечислил: — Почет, слава, женщины, власть, деньги…

— Бессмертие, — Минхотеп посмотрел на высокий свод пещеры. — Для всех, кто придет после нас, он будет олицетворением справедливости…

— Я догадываюсь, кто он, — сказал отшельник. — Неужели ты думаешь, что правду можно скрыть во мраке времен?

— Ах, старик, разве ты не знаешь слов, начертанных в храме Озириса на острове Филэ?! — воскликнул скульптор. — «Минует все быстротечное, и рухнет владычество Кемта, погаснут жертвенные огни, исчезнут храмы, и останутся от нас только басни и более ничего». Послушай же одну из этих басен, я все равно хотел рассказать ее ученикам…

Много лет назад, когда я был молод и учился искусству у мудрого Раоми, Кемтом правил великий фараон Хуфу. Царь царей был в то время уже глубоким стариком и часто глядел в сторону города мертвых, где возвышалась его пирамида. Во всем Кемте не было человека, почитаемого больше, чем мой учитель, создатель этого каменного исполина.

Мы с учителем жили во дворце фараона в специально отведенных покоях, потому что Царь царей мог в любую минуту призвать к себе своего скульптора и строителя.

Ты, старик, возможно, помнишь дни, когда в Меннефер с победой вернулся полководец Ипу и привел семнадцать тысяч пленных нубийцев. Среди них были знатнейшие люди побежденной страны. Ипу захватил главный город Нубии и сжег его дотла.

Большинство пленников были посланы на каменоломни в Турру, где добывался камень для усыпальниц и храмов. Пятьдесят рабов отобрал себе верховный сановник Фалех. Сын убитого чужеземного царя чистил горшки на кухне, а дочь нубийского казначея верховный сановник сделал своей наложницей.

Пленного царевича звали Ахром. Ему было двадцать лет, немногим меньше, чем мне. Вряд ли я обратил бы внимание на этого раба, но учитель как-то указал мне на него со словами:

— Видишь этого юношу? Какое сильное у него лицо! Став царем, он превзошел бы всех жестокостью и коварством. Он и здесь опасен, потому что отлично разбирается в интригах. Раоми помолчал и добавил:

— Я хочу, чтобы ты вылепил скульптуру этого человека. Я опешил — мне, создававшему царские статуи, делать скульптуру раба? — и хотел возразить, но учитель крепко сжал мне запястье и оказал:

— Ты сделаешь это, Минхотеп!

Я не смел ослушаться, и в тот же вечер, когда Раоми отправился на вечерний прием, начал работу.

Ты знаешь, старик, что искусство Кемта уходит корнями во времена, когда боги только создали мир и учили людей ремеслу. Боги передали людям правила изображения мира, которые записаны в виде канонов «Книги Меонг». Трудно представить, чем было бы искусство Кемта без этой книги. Каждое поколение художников воспитывается на «Книге Меонг», и любую работу мастер начинает с того, что вспоминает нужный канон.

Наши мастера почти никогда не рисуют чужеземцев. Кемт — вот та почва, на которой они выросли, вот тот мир, который они могут изобразить на папирусе или в камне. Сами художники редко задумываются над этим. «Книгу» дали людям боги, кому придет в голову обсуждать повеления Озириса?

Подумав, я решил: если лицо нубийца не соответствует канонам, тем хуже для нубийца.

Я принялся за работу, и в несколько дней глиняная заготовка была вчерне вылеплена. Как требовали каноны, я разделил статую в высоту на восемьдесят семь частей, из которых тридцать пришлись на голову, сорок три на ноги… Вылепил лицо, ничуть не похожее на лицо нубийца, и велел привести Ахрома. Раба привели и усадили передо мной. Ахром сидел смирно, но смотрел на меня гордо и вызывающе. Меня бесило, что он видел мое смущение и понимал его причину. Несколькими движениями я примял у скульптуры нос и подбородок, постарался придать лицу более варварское выражение, не нарушая, однако, классических пропорций, и объявил, что работа закончена.

Ахрома увели, и мне показалось, что молодой нубиец остался доволен своим изображением… Из дворцового храма послышалось пение жрецов: фараон приступил к вечерней молитве. Отворилась дверь, вошел Раоми. Учитель долго смотрел на статую.

— Настало время, — сказал он наконец, — когда ты достиг такого совершенства в своем творчестве, что в слепом поклонении магическим числам дошел до нелепости. Даже лицо варвара, само по себе прекрасное, ты мыслишь как жалкое подобие кемтского.

Я был поражен, услышав, что учитель называет прекрасным лицо раба, но то, что Раоми сказал дальше, повергло меня в ужас:

— Запомни, Минхотеп, одну-единственную мудрость: нет правил, нет канонов, все это ложь. Разве живое человеческое лицо собрано по канонам «Книги Меонг»? Нет! И это не уродует его, но делает более прекрасным… Ты знаешь, Минхотеп, я изъездил всю страну в поисках редких пород камня. Однажды в каменоломне Суана обвалилась гранитная глыба, и на моих глазах погиб молодой раб-ливиец. Видя, с каким равнодушием отнеслись к смерти его товарищи, я склонился над юношей, чтобы он не умер в одиночестве, как пес. Я закрыл мертвецу глаза, но не мог успокоиться. За несколько дней из обломка той глыбы, что убила раба, я высек его лик, заставив себя забыть каноны и пропорции «Книги Меонг». Да, я кощунствовал! И знал: если мою работу увидит хоть один жрец, этого будет достаточно, чтобы оставить меня в Суане навсегда… Утром я вышел из шатра, чтобы при первых лучах солнца посмотреть на законченную работу. Я увидел старика с дряблым телом, изъеденным язвами. Он плакал и целовал скульптуру в каменный лоб. Надсмотрщик сказал мне, что это отец погибшего юноши. Старик бросился мне в ноги, точно я вернул ему живого сына…