Джон Уиндем - Техническая ошибка Страница 2

Но если окружающее, казалось, несколько ссохлось, потускнело, то деревья, покрытые свежей листвой, напротив, заметно выросли, хотя их стало меньше. Яркими красками горели тюльпаны на отлично ухоженных клумбах — прежде они здесь не росли. А самой заметной переменой было то, что в сад, ранее закрытый для всех, кроме владельцев, теперь получил доступ любой, так как кованая ограда, столько лет хранившая его от посторонних, в 1941 году пошла на строительство укреплений, а потом так и не была восстановлена.

Погрузившись в воспоминания, пребывая в легкой меланхолии, мистер Финнерсон перешел улицу и начал прогуливаться по знакомым тропинкам. Он ощутил и радость, и грусть, убедившись, что полускрытый за деревьями домик садовника остался на месте и выглядел точно так же, как пятьдесят лет назад. Его огорчило, что исчезла скамейка, некогда окружавшая толстый ствол знакомого дерева. Он шел не спеша, замечая то и это, вспоминая одно и другое. Воспоминаний нахлынуло столько, что вскоре он пожалел, что пришел. Сад был хорош — лучше, чем когда бы то ни было,— но для мистера Финнерсона наполнен призраками. Видя окружающее убожество, он еще сильнее жалел об ушедших славных временах.

В левой стороне сада уцелел холмик, памятный ему. Считалось, вспоминал он, медленно поднимаясь, что это фрагмент укреплений, которые должны были защитить Лондон от роялистских атак.

Среди кустарника, разросшегося на макушке холмика, стоял деревянный садовый стул. Любопытство потянуло мистера Финнерсона спрятаться здесь, как он прятался полвека назад. Носовым платком он смахнул с сиденья пыль и голубиный помет. Усевшись на стул, он ощутил такое облегчение, что подумал, не переоценил ли он свои силы. Он чувствовал себя непривычно усталым…

Тишину нарушил девичий голос.

— Бобби! — кричала она. — Бобби, где же ты?

Мистер Финнерсон нахмурился. Голос мешал ему. Он постарался не обращать внимания на повторившийся зов. Вдруг над верхушками кустов показалось хорошенькое девичье личико, обрамленное полями темно-синей соломенной шляпки, синие ленты завязаны бантом под подбородком. Брови девушки были сдвинуты.

— Так вот ты где! Почему же ты не откликаешься, когда я зову?

Мистер Финнерсон оглянулся, чтобы посмотреть на ребенка, к которому она обращалась, но никого не обнаружил. Поворачиваясь, он заметил, что стул исчез, сам он сидит на земле, а верхушки кустов стали намного выше, чем были до сих пор.

— Пойдем скорее. Пора пить чай, — добавила девушка. Казалось, она смотрит прямо на мистера Финнерсона.

Роберт взглянул вниз и вздрогнул. Вместо брюк в тонкую полоску он увидел синие саржевые шорты, круглую коленку, белые гольфы, мальчишеские ботинки. Он качнул ногою, и детский ботинок пошевелился. Потрясенный своим открытием, он оглядел себя и увидел коричневое пальтецо с большими плоскими медными пуговицами. И в тот же момент понял, что смотрит на мир из-под полей желтой соломенной шляпы.

Девушка, издав нетерпеливый возглас, пробралась сквозь кусты и оказалась перед ним — стройная фигурка в длинном темно-синем плаще. Она наклонилась. Рука, по самое запястье закрытая жестким обшлагом, вынырнула из складок плаща и крепко взяла его за плечо. Няня помогла ему встать на ноги.

— Пойдем скорее, — повторила она. — Понять не могу, что с тобой сегодня случилось.

Выбравшись из кустов, она взяла его ручонку своей и вновь позвала:

— Барбара, пойдем.

Роберту не хотелось смотреть на Барбару. Внутри у него все сжалось, словно в ожидании боли. Но он все же обернулся. И увидел фигурку в белом пальтишке, со всех ног бегущую к ним по траве. Барбара походила на большую куклу. Роберт не мог отвести от нее глаз. Он совсем забыл, что она когда-то была такой хорошенькой и веселой и могла бегать не хуже других детей.

Никогда в жизни ему не снилось ничего прелестней. Никакой бессмыслицы, никакой путаницы. Изумительный сон. Все кругом как настоящее. С четырех сторон тихую площадь окружали дома, похожие один на другой, различавшиеся только цветом. Вокруг слышались звуки, давно им позабытые: стук копыт, легких и тяжелых, скрип и дребезжание повозок. В этот мерный шум вплетался перезвон цепей и упряжи, а с соседней улочки доносился когда-то знакомый мотив шарманки. Клумбы с тюльпанами исчезли, круглые скамейки, как прежде, опоясывали толстые старые стволы деревьев, высокая ограда, точно такая, как помнилась ему, охраняла сад от чужого вторжения. Роберту хотелось остановиться и вновь как следует рассмотреть все кругом, но это оказалось невозможным.

— Ну-ка, поспешите, — послышался сверху голос. — Вы опаздываете к чаю, и вряд ли кухарка станет вас ждать.

Пока няня отпирала и снова запирала калитку, пришлось подождать, потом, держась за ее руки, они пересекли улицу и приблизились к знакомой входной двери с медным молотком. Как ни жаль, но им пришлось войти через боковую дверь, а не в этот замечательно красивый подъезд.

В детской все было так, как прежде. Он остановился, чтобы оглядеться хорошенько.

— Роберт, сейчас не время мечтать, — торопил все тот же голос.

Он отправился за стол, продолжая озираться по сторонам и узнавать старых друзей. Деревянная лошадка-качалка с облупленной нижней челюстью. Высокая каминная решетка и коврик перед нею. Три перекладины на окне. Выстроившиеся рядком игрушечные домашние животные. Газовая лампа, мягко шипевшая на столе. Календарь с картинкой, изображающей трех пушистых котят, а под ними черные и красные буквы и цифры: МАЙ 1910. «Тысяча девятьсот десятый, — подумал он, — значит, мне должно быть семь лет».

Когда они уже заканчивали еду — не слишком аппетитную, но, несомненно, полезную — Барбара спросила:

— Теперь мы пойдем к маме?

Няня покачала головой.

— Нет. Ни ее, ни папы нет дома. Я думаю, они заглянут к вам, когда вернутся, — если будете хорошо себя вести.

Сон продолжался, невероятно подробный и яркий: купание перед сном, укладывание в постель. Давно забытое возвращалось к нему, удивляя своей реалистичностью. Няня на минуту оторвалась от своих дел, чтобы заметить:

— Что-то ты тихий сегодня. Как бы не заболел.

Роберт лежал в знакомой комнате, которую освещал лишь слабо мерцающий ночник, и пытался понять свои ощущения. Сон длился уже долго — хотя так бывает, самое запутанное сновидение может уложиться в несколько секунд. Может быть, это какой-то особый сон, а в конце концов он проснется на стуле в саду. А может быть, он умирает и, как говорится, вся жизнь проносится перед ним, только, по счастью, проносится так медленно… Возможно, он переутомился, что ни говори, ведь он еще недавно был серьезно болен.

Роберту вспомнился сухопарый человечек ученого вида, Пендл-какеготам, нет, Прендергаст, всплыло в памяти. Тут его как ударило — он даже сел на постели, дико оглядываясь кругом. Он ущипнул себя — так всегда делают, чтобы проверить, спишь или бодрствуешь, — и похоже было, что не спал. Роберт вылез из кровати и осмотрелся. Пол под ногами был твердым, воздух — прохладным, ровное дыхание спящей Барбары доносилось из ее кроватки. Постояв несколько минут, он в замешательстве снова залез в постель.