Генри Каттнер - Ярость Страница 2

Это прекрасное одеяние, белоснежное, мягко светящееся переливами света, движущееся ужасными экстатическими движениями, когда устанавливался смертоносный симбиоз. Оно было прекрасно на женщине-технике, когда она двигалась по ярко освещенной тихой комнате в гипнотической сосредоточенности, выполняя задание, за которое ей заплатят достаточно, чтобы она могла в течение двух лет организовать собственную смерть. Она была очень способной. И знала эндокринологию. Когда она кончила, Сэм Харкер навсегда потерял свое наследие. Была установлена новая матрица, точнее, изменен ее оригинальный рисунок.

Мозжечок, щитовидная железа, щитовидный отросток — крошечные комки ткани, некоторые уже действуют, другие ждут, пока их не приведет в действие приближающаяся зрелость. Сам ребенок представлял собой несколько больший бесформенный комок ткани, с хрящом вместо костей, на его мягком черепе отчетливо виднелись швы.

— Не чудовище, — сказал Блейз, все время думая о Бесси. — Нет, ничего особенного. Короткое, мясистое, толстое!

Забинтованный комок ткани все еще лежал на операционном столе. Бактерицидные лампы освещали его.

Женщина, плывя в восхитительном экстазе, дотронулась до кнопки вызова. Затем спокойно легла на пол, а сияющее белоснежное одеяние ласкало ее. Ее затуманенные глаза смотрели вверх, пустые и гладкие, как зеркало. Вошедший мужчина отвел ее на койку и начал послеоперационные действия.

Старшие Харкеры следили за Блейзом, надеясь отыскать ребенка через отца. Но Блейз разработал свой план слишком тщательно, чтобы не учесть такой возможности. В тайнике он хранил отпечатки пальцев и снимок глазного дна Сэма и знал, что по ним он в любое время отыщет сына. Он не торопился. Случится то, что должно случиться. Это неизбежно — сейчас. Нужно задать основные ингредиенты, и для Сэма Харкера не останется никакой надежды.

Блейз как бы установил в своем мозгу тревожный сигнал — сигнал, который будет молчать много лет. Тем временем, впервые в жизни столкнувшись с реальностью, он делал все возможное, чтобы забыть ее. Он не мог забыть Бесси, хотя и пытался. Он снова погрузился в яркий эйфорический водоворот гедонизма в башнях.

Ранние годы погружены в не сохраняющее воспоминаний прошлое. Время тогда двигалось для Сэма очень медленно. Тянулись часы и дни. Мужчина и женщина, которых он считал своими родителями, даже тогда не имели с ним ничего общего. Ведь операция не изменила его мозг — свой интеллект он унаследовал от мутировавших предков. Хотя эта мутация в основном привела лишь к изменению продолжительности жизни, она позволила Харкерам господствовать на Венере. Они были не единственными долгожителями; существовало еще несколько сотен людей, которые — в зависимости от различных факторов — могли надеяться прожить от двухсот до семисот лет. Но наследственные черты в них были легко отличимы.

Он помнил, как однажды в карнавальный сезон его приемные родители неуклюже надели пышные наряды и смешались с остальными. Он уже был достаточно велик тогда, чтобы кое-что понимать.

Карнавал — уважаемый обычай. Все башня Делавер сияла. Цветные дымы висели, как туман, над движущимися Путями, привязываясь к проходившим весельчакам. Это время смешения всех классов.

Технически никаких низших классов не было. В действительности…

Он увидел женщину — прекраснейшую женщину. Платье у нее голубое. Это слово вовсе не описывает цвет. Он был глубоким, богатым, разнообразно голубым, таким бархатным и гладким, что мальчику до боли захотелось прикоснуться к нему. Сэм был слишком мал, чтобы понять утонченность покроя платья, его резкие чистые линии, его соответствие лицу женщины и ее пшенично-желтым волосам. Он увидел ее на расстоянии и был полон неистовым желанием узнать о ней как можно больше.

Приемная мать не могла рассказать того, что ему было нужно.

— Это Кедра Уолтон. Ей сейчас должно быть двести-триста лет.

— Да. — Годы не значили ничего. — Но кто она?

— О… она ведает очень многим.

— Это прощальная встреча, дорогой, — сказала она.

— Так быстро?

— Шестьдесят лет — разве это долго?

— Кедра, Кедра, иногда я хочу, чтобы наша жизнь не была такой длинной.

Она улыбнулась ему.

— Тогда мы бы никогда не встретились. Мы, бессмертные, тяготеем к одному уровню. Поэтому мы и встретились.

Захария Харкер взял ее за руку. Под их террасой башня сверкала цветами карнавала.

— Всегда все по-новому, — сказал он.

— Так не будет, если мы подолгу будем оставаться вместе. Только представь себе — быть неразрывно связанными сотни лет!

Захария бросил на нее проницательный вопросительный взгляд.

— Суть в отношениях, вероятно, — сказал он. — Бессмертные не должны жить в башнях. Ограничение… чем старше становишься, тем больше хочешь расширяться.

— Что ж… я расширяюсь.

— Башни нас ограничивают. Юноши и короткоживущие не видят окружающих их стен. Но мы, прожившие долго, видим. Нам нужно больше простора. Кедра, я начинаю бояться. Мы достигли своих пределов.

— Неужели?

— Во всяком случае подошли к ним близко — мы, бессмертные. Я опасаюсь интеллектуальной смерти. Что пользы в долгой жизни, если не иметь возможности применять приобретенные знания и власть? Мы начинаем топтаться на месте.

— Что же тогда? Другие планеты?

— Возможно, форпосты. Но на Марсе нам тоже понадобятся башни. И на большинстве других планет. Я думаю о межзвездных полетах.

— Это невозможно.

— Это было невозможно, когда человек пришел на Венеру. Теперь это теоретически возможно, Кедра. Но пока еще не практически. Нет… символической стартовой платформы. Межзвездный корабль не может быть построен и испытан в подводной башне. Я говорю символически.

— Дорогой, — сказала она, — перед нами все время мира. Мы поговорим об этом снова… через 50 лет.

— И до этого времени я тебя не увижу?

— Конечно, ты увидишь меня, Захария. Но не больше. Это время — наш отпуск. Зато потом, когда мы снова встретимся…

Она встала. Они поцеловались. Это тоже было символическим жестом. Оба знали, что пыл способен превратиться в серый пепел. И, хоть они любили друг друга, они были достаточно мудры и терпеливы, чтобы подождать, пока огонь снова сможет разгореться.

До сих пор их план был успешен.

Через 50 лет они нова станут любовниками.

Сэм Харкер смотрел на худого серолицего человека, целеустремленного двигавшегося через толпу. На нем тоже пестрый целлофлекс, но он не мог скрыть того факта, что он не из башни. Некогда он так сильно загорел, что столетия под водой не смогли смыть этот загар. Рот его искривлен презрительной усмешкой.