Дмитрий Биленкин - Покушение на историю Страница 2

Шли они ловко, хоть принимай их в хроноразведчики. Я до последней минуты не верил, что они хотят прикончить Батыя. Но, с другой стороны, зачем же еще они здесь? Холодная ярость владела мной. Рыцари-сопляки! Погибнет Батый - изменится история. Реальная, чтоб вы знали. Да, уцелеют миллионы замученных и убитых, не будет спаленных от Волги до Адриатики городов и сел, кнут не иссечет спины детей и женщин, русские земли не подвергнутся многовековому разбою, горя убавится, не нужны будут кровавые усилия, чтобы выбиться из-под гнета и догонять другие народы Европы. Прекрасно и замечательно. Только мировая история пойдет другим путем.

А каким - неизвестно. Не подправить ли походя земную орбиту, авось климат смягчится? История могла быть лучше, чем она есть, но что сбылось, то свершилось. Чем поправка аукнется, к чему приведет?

В конце двадцатого века малейший перекос событий мог погубить человечество. И даже раньше. Если бы физические исследования ускорились всего на несколько лет, то у нацистов, возможно, оказалась бы атомная бомба, и страшно подумать, чем бы это обернулось для мира. Как сузилась тогда дорога, по какому краю, над какой бездной пошла! Скрип мела, выводящего на доске формулу, а в ней, быть может, приговор человечеству. И с той поры не мифические атланты держат на плечах мир, ответственность легла на ученых, на политиков, а ныне вот уже на мальчишек...

Легко научить их изобретательству, трудно всему остальному. Свойства возраста неизменны. По-взрослому рассудительные, тишайше благоразумные, все наперед рассчитывающие подростки - немыслимо! А если мыслимо, то ужасно. Оставалось надеяться, что с моим вмешательством - или без него их предприятие не удастся. Если же удастся, то ханы не перегрызутся и все затеянное Батыем сбудется без него.

Слабая надежда.

И еще я до боли в сердце переживал за мальчишек: ну, как схватят!

Расстояние меж беглецами и мной сокращалось. Но медленно, слишком медленно. Время тянулось, как в мучительном сновидении, когда спешишь, а тебя настигают, и это неотвратимо. Только здесь все было наоборот: я гнался - и не мог настичь. Мальчишкам приходилось хорониться лишь от врагов, а мне еще и от них самих. Резвости им было не занимать, а я должен был остановить их.

Чтобы спасти Батыя.

Мог ли я представить, что все так повернется? Что я буду спасать палача и охотиться за теми, кто вознамерился уберечь жертвы?

И вот я это делаю. Парадокс морали, который и не снился былым векам.

А суть-то прежняя! Все мы творим историю, влияем на нее каждым своим действием, и бывают мгновения, когда от поступка одного человека зависит многое, если не все. Но когда наступит этот миг, человек обычно не знает.

Я знал.

Они уже подкрались к тесному кругу юрт, расставленных для жен и приближенных Батыя, к неугасимым кострам у входа в его роскошный шатер. Чук и Гек тенями скользнули меж ними. Вот бестии! У меня захолонуло в груди, когда они это проделали. И ведь никто не учил, сами дошли...

Все, они притаились в тени последней юрты. Лошади протянули к ним недоуменные морды. Костры ярко горели, высвечивая золотую маковку шатра, бамбуковый шест над ним с пятиугольным знаменем джихангира. На кошмах сидели телохранители-тургауды; они позевывали, но их глаза оставались зоркими. Мышь не пробежит незамеченной. На что же ребята надеялись?

Один из тургаудов коротким копьем пошевелил поленья. Взметнулся столб искр, на пятиугольном знамени затрепетали блики. Пользуясь задержкой беглецов, я ускорил шаг. Еще рывок, и я смогу достать ребят гипноизлучателем...

Чук вскинул его раньше. Конечно, они раздобыли гипноизлучатель!

Я опоздал, все было кончено в считанные секунды. Медленно, как оседающий снег, тургауды повалились набок, затихли, распластанные у костров. Звякнуло чье-то оружие. Чук предусмотрительно повел гипноизлучателем вкруговую. Инстинктивно я бросился наземь; близко всхрапнули кони. И пала мертвая тишина.

Порыв холодного ветра расправил знамя надменного джихангира. Поздно, поздно. Оставалось лишь закричать, всполошить лагерь и сгрести ребят в надежде, что суматоха позволит нам скрыться. Нет, нас тут же обнаружат и перебьют. Зато история пойдет прежним путем.

Этого от меня никто не требовал - закричать. Чук и Гек были уже у входа. Откинули ковровый полог. Я раскрыл рот. Мальчики, да за что же я вас так?

Действительно ли я решил закричать? Не знаю. Из горла не вылетело даже хрипа.

Еще не поздно, не поздно...

Уже поздно. Секунды прошли, каждая ценой в столетие. Долго ли убить спящего, когда ты видишь во мраке и умыслу нет препятствий?

Две фигурки выскользнули из шатра, метнулись прочь. Лишь отблеск костра на мгновение высветил их смятенные лица.

Можно не преследовать, свое дело они уже сделали. И вселенная не разверзлась! Впрочем, здесь и сейчас с ней ничего и не должно случиться. Только в будущем, начиная с этого часа и до наших времен... Если только они еще уцелели, наши времена.

Профессиональный навык вернулся ко мне. Быстрым шагом я пересек освещенное пространство, ворвался в шатер. Не всякая смерть - конец. Кое-что у меня было с собой, быть может, успею.

Я сразу увидел Батыя. Он лежал на меховых шкурах и похрапывал.

В первое мгновение я ничего не мог понять, а потом понял все. У изголовья Батыя валялся остро заточенный, отныне безвредный нож. Одно дело покарать легендарного злодея и совсем другое своей рукой зарезать мирно похрапывающего человека, каким бы извергом он ни был. Лицо Батыя было молодо и безмятежно, он чему-то улыбался во сне. И у него было неладно с аденоидами.

Вот этого детские нервы не выдержали.

Но и уйти просто так ребята не могли. На тихо вздымающейся груди Батыя лежал клочок бумаги с наспех намалеванными черепом и костями.

Я подобрал нож и бумагу: в прошлом не следовало оставлять и такого. Вот и все. В этой истории, схлестнувшей тринадцатый век с двадцать третьим, нет морали, она сама мораль. Сотни трудов по этике обсуждают ее, и этому не видно конца.