Валерий Губин - Знаки в ночном небе Страница 2

Стейт вздохнул после недолгого молчания:

- Это бывает. Ты ведь родом оттуда, с Земли?

Полищук кивнул.

- Кажется, это тебя еще ребенком нашла наша экспедиция в вымершей деревне?

- Меня.

- Я всегда был против аборигенов-патрульных. Мы не знаем, как на самом деле человек связан со своей природой и что может выкинуть его психика. Но в Управлении столько развелось молодых умников, обходятся без моих советов.

- Как же мне быть?

- Не знаю. Отозвать тебя в центр в ближайшие год-два не смогу. Попробуй верить в нас.

- Как это?

- Ну как у тебя на планете верят в Бога. Верь, что мы существуем, что мы помним о тебе и любим тебя. На что тебе еще опереться в твоем положении? Верь в то, что у тебя есть другая жизнь, совсем другая. И она не твоя галлюцинация.

Полищук долго смотрел на погасший экран, словно хотел увидеть на нем что-то еще, что-то очень важное.

Утром он проснулся с чугунной головой и застонал, стиснув зубы.

"Опять, опять эти кошмарные в своих подробностях видения. Опять корабль, опять Глоб. И что я наплел этому адмиралу, то есть самому себе, конечно! Стыд какой! Ребенком нашли! Сирота! Мои родители до сих пор живы и здоровы".

С трудом поднявшись, он поплелся разжигать печь. Строгая полено на растопку, ворчал вслух:

- Когда же кончатся эти странные провалы? Может, мне все врачу рассказать? Но опасно, могут не понять, объявят сумасшедшим.

В гимназию Полищук не пошел, сказавшись больным. Он действительно чувствовал себя разбитым. Провалявшись в постели до вечера, все-таки решился встать и сходить к адвокату Зернову. Их связывала многолетняя дружба, адвокат был умным, начитанным человеком, учился в Петербурге. Правда, Виктор Иванович не злоупотреблял встречами, в гости ходил редко и каждый раз получал от споров с Зерновым большое удовольствие.

Когда он вошел, Зернов играл в шашки с хозяйским сыном, прихлебывая крепкий, кирпичного цвета чай.

- А! Пропащая душа явилась! Совсем забыл старого друга, - закричал Зернов, вставая из-за стола и решительно отодвигая доску. Потом разглядел запавшие глаза, необычную бледность Виктора Ивановича и заволновался:

- Ты что, нездоров? Что-нибудь случилось?

- Пустяки, - махнул рукой Полищук, - просто не спал всю ночь, много работы.

- Роман писал? Когда же, наконец, почитаешь?

- Какое там! Отчеты замучили, в обществе неразбериха.

- Жаль, что роман забросил, - Зернов пододвинул ему стакан и снял чайник с самовара, - хотя общество твое тоже хорошее дело.

Они пили чай. Зернов все смотрел изучающе на Виктора Ивановича, потом заметил:

- Какая-то в тебе угрюмость появилась. Что-то тревожит?

- Зима наступает. Как только вокруг задует, завоет - жизнь начинает казаться мне бессмысленной. Вот подумал сейчас: пройдет 30 - 40 лет, мы умрем, от нас ничего не останется, а снег, мороз, метель пребудут вечно на этом куске земли.

- Дела остаются.

- Дела наши мизерны. Гораздо серьезнее наши мысли, наши надежды, наша тоска по другой жизни - но и это только пар от дыхания, исчезающий бесследно вместе с нами.

- А бессмертие души? - рассеянно улыбнулся Зернов. - Отрицаешь?

- Нет, почему? Вот у манси душа после смерти превращается в водяного жучка и живет себе. Наверное, и у нас так, чем мы лучше?

- Это тебе веры не хватает.

- Опять веры, - вздрогнул Полищук, - во что веры?

- В себя, конечно. В то, что ты действительно существуешь, и, следовательно, не только твои дела, но и твои мысли, твое воображение, твоя тоска являются такой же необходимой стихией, как молния или ураган, как солнечный свет. Без них мир был бы другим - беднее и проще.

- Не верится.

- Плохо, что не верится. Без этой веры человек не существует, а просто пребывает, как водяной жучок.

Полищук встал:

- Ты неисправимый романтик, Зернов. По-моему, все это самообман. Пойду я, дел много.

- Постой, чудак, ты же только пришел. Посиди еще, выпьем чаю как следует, у меня баранки есть, сейчас принесу.

- Нет, спасибо. Надо идти, работать надо. Работать и работать - в этом мое единственное спасение, да и твое, наверное, тоже.

И Виктор Иванович погрузился в работу с головой - уроки в гимназии, уроки на дому, работа в обществе, участие в переписи населения, когда он неделями пропадал в самых глухих уголках губернии, переписывая угрюмых кержаков или полудикие семейства оленеводов.

После неожиданно теплой осени выпал наконец снег, и все вокруг сгладилось, посвежело. Полищук, сверх меры загруженный работой, на этот раз не испытал привычного суеверного страха перед началом зимы. Только раза два он позволил себе сходить в тайгу - светлую, выстуженную и как будто голую. Находил полянку, разжигал там костер и сидел, всматриваясь в высоченные ели и березы, в это огромное, молчаливое и жуткое к вечеру пространство, и в который раз возвращался к последнему разговору с Зерновым, пытаясь понять, что его в нем зацепило. Сидел до тех пор, пока мороз не начинал пробираться за воротник, потом не спеша закидывал огонь и выбирался к дому.

Был уже конец декабря. Виктор Иванович задержался в гимназии дольше обычного и возвращался в полной темноте, спешил, потому что замерз. Подойдя к калитке, он отдышался и, прежде чем войти во двор, посмотрел на небо. К ночи сильно похолодало и вызвездило. Звезды были крупными и яркими, какими они всегда бывают под Рождество. Полищук весь закоченел, но не трогался с места, все смотрел вверх, пока не увидел - вправо от Плеяд медленно смещалась крохотная светящаяся точка.

"Трентон", - прошептал Виктор Иванович и почувствовал, как в нем зашевелилась, заворочалась давешняя тоска.

И уже ничего не помогало, он ходил, словно в тумане, говорил невпопад, ночами лежал пластом без сна. Наконец, на четвертую ночь словно натянутая струна лопнула в нем. Он рванулся и сел на кровати. Из-за леса вышла полная луна, и желтая полоса пересекала всю комнату от окна до печки. Виктор Иванович оделся, вышел на крыльцо, долго стоял там, осматриваясь, потом нерешительно двинулся к сараю. Какая-то безумная уверенность подталкивала его, не давала остановиться. Осторожно прикрыв за собой ворота, он прошел вглубь, туда, где сквозь крошечное окно под потолком проникал свет, и тут кровь бросилась ему в голову и сдавило горло: прямо перед ним чуть-чуть блестел в темноте глайдер.

И вот Полищук опять висел над землей, ярко освещенной лунным сиянием, и видел внизу каждое дерево и каждую покрытую инеем ветку на нем, видел заячьи следы на снегу, и опять его переполняло счастье, и он все всматривался в эту огромную, распростертую внизу землю, как в любимую женщину после долгой томительной разлуки.

"В будущем, - думал он, - с развитием техники люди начнут с Земли замечать все эти странные летающие в небе объекты, которые появляются по ночам в пустынных местах. Сколько будет гипотез об инопланетянах, пришельцах, космических шпионах! А на самом деле это всего лишь знаки того, что жива еще надежда на чудо, которое может случиться с каждым глубоко верящим в себя человеком".