Дмитрий Самохин - Последнее рандеву Страница 2

– Вы, наверное, в ванной забыли воду выключить. – предположила девушка.

Она не ломанулась в квартиру Илайи. Она осталась стоять на пороге с растерявшимся, уставшим Илайей.

Ее звали Ивона. И жила она двумя этажами ниже, куда добралась пронырливая вода, использующая каждую щелочку, каждую дырочку, чтобы распространить свое влияние на большую территорию.

Илайя представился, поцеловал ей руку и влюбился.

Расплатившись за косметический ремонт трех квартир, Илайя вывел закон:

«Не ходи далеко за счастьем, просто оглянись по сторонам,

оно бродит где-то поблизости незамеченным».

Найдя встречный поток воздуха, Илайя встроился в струю, расправил крылья и отдался полету, чувствуя каждой клеточкой тела, каждым перышком крыльев наслаждение, несоизмеримое ни с чем. Под ним проплывал Большеград – величественный город грибо-домов, маленьких улочек, кривых переулков, тупиков и жадных до детворы дворов.

Последний холостой полет.

Илайя выпивал его жадно, не оставляя ни капли.

Попадавшиеся на встречу знакомцы, раскланивались с ним и поздравляли с грядущим Последним Рандеву, углубляясь в воспоминания о том, как это было у них. Илайя не слушал. Он вежливо извинялся, ссылаясь на возможность опоздания, и упархивал в сторону.

Илайя ощущал счастье, что струилось по его жилам. Он был всемогущ в своей радости и упоительно беззащитен.

– На Последнее Рандеву собрался? – остановил Илайю вопрос.

Он завис в небе. Завращал головой, пытаясь понять, откуда раздается голос. Но так никого и не обнаружил.

– Кто здесь? – спросил Илайя строго.

– Посмотри наверх. – потребовал незнакомец.

Илайя послушался и обнаружил, что над ним навис друг отца, погибшего несколько лет назад. Господин Когтях. Илайя не встречал его со дня похорон.

– Вы правы, господин Когтях. – согласился Илайя. – Тороплюсь на рандеву. И как мне хотелось бы поговорить с вами, тем более столько лет не виделись, но время не позволяет. Боюсь опоздать.

– Ничего страшного, сынок. Сам молод был. Тоже опоздать боялся. Только смотри, не торопись слишком. А то ведь и перебрать можно. – посоветовал господин Когтях. – А где место то назначено?

– В Папортниковой Роще. – радостно ответствовал Илайя.

– Положительно, мальчик мой. Когда-то в Папортниковой Роще на Последнем Рандеву стоял твой отец. Только не задерживайтесь с праздником. Обещают к вечеру, что Большое Жерло проснется. А ведь оно как раз над Папортниковой Рощей находится. – предупредил господин Когтях.

– Спасибо за совет. – радостно чиркнул Илайя и нырнул во встречный воздушный поток, позволяя ему подхватить хрупкое тельце аэронавта и унести его с собой, как щепку, точно перышко.

Папортниковая Роща показалась вдалеке. С такого расстояния ничего нельзя было разглядеть. Только стайку крылатых людей, слетающихся к заветному месту.

Большое Рандеву приближалось.

Илайя зажмурил глаза, уходя в вираж, словно мальчишка, впервые надевший крылья и вышедший на крышу под присмотром отца.

– Илайя счастливчик!! – прокричал ему кто-то с высоты.

Голос был знаком, но Илайя его не узнал.

Отец Илайи Искандер был священником. Истовым последователем церкви новосаддитов, которые проповедовали культ единого Творца всего сущего Садда, избравшего для своего мира воплощение цветка одуванчика, где ядро мироздания – Солнце, а перышки, что, лишь созрев, разносятся ветром в разные концы света, планеты, среди которых Земля – самая созревшая. И ей предстоит оторваться от ядра и начать свое странствие в необозримых пространства вселенной.

Философия новосаддитов была туманна, полна мистической прели. Догматы же противоречили друг другу настолько, что искушенный в словопрениях священник не сразу находил выход из собственноустно созданных словесных лабиринтов.

Илайя не разделял религиозных воззрений отца. Он придерживался точки зрения даттистов, что утверждали о привязанности мироздания к одной точке, неподвижности Земли в реке вселенной. Однако религиозные расхождения отца и сына не мешали их общению. Даже способствовали. Сколько философских диспутов прошли они рука об руку. Сколько раз схватывались не на жизнь, а на смерть. И не каждый раз дело ограничивалось словесной перепалкой.

Искандер умер при странных обстоятельствах. Поговаривали, что к его смерти приложила руку секта протестантов, выступавших против отмены церкви, запрета Бога, как единого творца, и религии в целом. Вера их не позволяла мириться с существованием лживых догматов и насквозь гнилых служителей культа.

Искандера нашел сын. Отец лежал на крыше храма, раскинув в стороны руки, а из груди его торчал стальной кол, который нанизал его тело, пригвоздив к деревянной стартовой площадке.

Откуда на крыше храма новосаддитов взялся стальной кол?

Кто мог всадить его в тело безобидного священника?

И кому это было надо?

Вопросы так и остались без ответа. Версии же, что выдвигались официальными службами, не встретили поддержки у прихожан и семьи преподобного Искандера. Илайя отказывался верить в то, что отца убили из-за каких-то экономических вопросов, что волновали его в последние дни. Искандеру приписывали связи с представителями криминалитета. Называлась фамилия – Турухана, некоронованного правителя Большеграда. Отец и вправду был знаком с Туруханом, который неоднократно ему исповедовался, но заподозрить толстяка-весельчака, что души не чаял в святом отце, было просто невозможно.

Илайя видел только лишь одну кандидатуру, кому была выгодна смерть Искандера. Она напрашивалась сама. Ильмарих – адепт секты даттистов, что в последнее время нашли горячую поддержку в среде управителей Большеграда. Но у Илайи не было никаких доказательств, что это так. Обвинять же голословно, не имея за душой веских аргументов и в лоб бьющих фактов (навылет), Илайя не осмелился.

Тайна гибели отца осталась нераскрытой. Искандера похоронили на церковном кладбище. Справили службу и тихо, мирно забыли о его существовании, только Турухан изредка навещал могилку и приносил охапки цветов, которые при жизни особо почитал Искандер.

Ивона вряд ли могла бы понравиться Искандеру. Девушка хоть и красива обликом и душой, но родом происходила из сословия низколетящих, которые предали спасителя, явившегося в мир, суду и нанизали его на стальной кол, как впоследствии через много веков насадили самого Искандера. При жизни отец Илайи ненавидел низколетящих. И Илайя опасался, что и после смерти сын не сможет избегнуть гнева отца.

Илайя заходил на последний вираж над Папортниковой Рощей, когда прозвучал гром, словно в храме ударили в громадный гонг исполинским молотом. Звук был настолько сильным, что Илайя потерял управление крыльями, и стал резко снижаться, с ужасом понимая, что выровняться и взмыть в прежнюю вышину у него не получается.