Евгений Сыч - Ангел гибели Страница 2

Я пошел было танцевать, подвигаться захотелось. Но смотрю: за нашим столиком уже драка намечается. Японец американский полез что-то доказывать без перевода, а Славик его рожу плоскую отодвинул слегка. Отодвинул, но тот Славику локоть завернул за спину. А Витька ухватил американца за другую руку. "Ну, - решаю, - пора вмешиваться". Думать некогда. Как говорил наш незабвенный сержант, пока будешь умственно разбираться, самолет пролетит шестьдесят километров.

Раздвигаю их всех и стараюсь американца успокоить. Правда, я его перед этим слегка парализовал, но не очень заметно. Сажусь с американцем, успокаиваю, зубы заговариваю, напрягаю мозги - аж из ушей лезут, подбираю американские слова поприличнее. Только бы без скандала... Это поступить в институт у нас не так просто, а вылететь - вмиг. Кубинцев поблизости не видно, они насчет скандала тоже, должно быть, пугливые. Наши, чать, социалисты. Это капиталисты борзые, потому что непуганые.

К нам подсаживается какая-то девица и начинает что-то туманно объяснять, и Фил ее приглашает, и вот она уже прочно сидит за нашим столиком вместе с подругой; Фил успокоился, надо сваливать. Фил спрашивает, где я научился так драться, - будто я дрался. Он пытается показать мне замечательный прием. Славки давно нет, вовремя смылся, дешевка. "Вы пьяны, - обращается ко мне официант. - Я сдам вас милиции". "Все, - показываю я руками успокоительно, - все, я ухожу, мы уходим. Вот еще четвертной, на большее мы не наели, больше нет, отпусти". Все, мы пошли. Фил приглашает всех к себе. Я вежливо отказываюсь, Витька тоже. Мы уже на выходе, почти на воле. Тут вдруг девка эта, Ирочка, цепляется за меня, а к нам подходит фирмовый парень и пытается Ирочке дать по морде. Она совсем крепко вцепляется в мой рукав и заслоняется мной. Делать нечего, я парня отстраняю. Фил немедленно возникает и делает фирмовому подсечку, парень грохается всем корпусом, и мы выскакиваем наконец за дверь, а там все тот же швейцар без платочка в кармашке и при нем мент с рацией, салага. Девица никак не отпускает меня, повисла на локте. Мы вскакиваем в машину. Фил жмет на газ и куда-то мчится, хотя - куда? Разве что до первого поста ГАИ? Сейчас брякнут по рации - и готово!

Музыка в машине истошно вопит. Я показываю Филу: останови, все, ухожу. Есть еще какой-то шанс уйти пешком от большого скандала. Фил улыбается, но не слушает. Тогда я распахиваю дверцу на ходу. Ирочка визжит громче музыки и опять вцепляется в меня. Захлопываю дверцу, едем еще куда-то и резко останавливаемся. Странно, нас, кажется, никто не преследует. Никому мы не нужны.

Вылезаю. Вокруг уйма машин - платная стоянка. В темноте огромный дом сверкает из вышины окнами, словно замок людоеда. Но я еще не знаю, что это замок людоеда. Мы входим в светлый подъезд и поднимаемся в лифте. Ирочка ключом долго-долго открывает дверь.

Затем я сажусь тихо в кресло и под неясный шум голосов незаметно отрубаюсь. Это у меня вроде рефлекса: как прямой опасности нет - сразу засыпаю. Кажется, Ирочка предлагает напоить меня чем-то. Мне уже не до того. Сплю.

Разбудят меня рев и шипенье. Рев и шипенье в последние полтора года означали только одно: обстрел. Значит, нужно занимать свое место. Механизм включился. Левая рука автоматически дернулась к правому плечу, чтобы рвануть с него летнее легкое одеяло. Но одеяла никакого не было, было кресло в чужой квартире. Ревела по-дурному, в голос, какая-то баба за дверью в соседней комнате, и в двух шагах от кресла, где я спал, шипел, выкипая и возмущаясь, электрический чайник.

Я поднялся с некоторым трудом и недоумением, выдернул шнур из розетки и приоткрыл дверь в соседнюю комнату. "Это мне вроде уже снилось", - успел подумать я, увидев, как мужик замахнулся на девицу. Может, теперь мода такая - баб лупить? "Ты, - говорю мужику, - хватит, завязывай". "Это кто такой? - заорал мужик на девицу. - Кто его сюда привел? Откуда взялся?" "Ты это, - говорю мужику, - потише давай". И шагаю к нему, а он выдергивает откуда-то из-под куртки пистолет и наставляет на меня. "Ты что?" - протягиваю я к нему открытые ладони, помахиваю ими у себя перед лицом: я мирный, дескать, я без оружия, я ухожу. "Стой!" - орет мужик. Рожа у него бледная, перекошенная, то ли не в себе, то ли торчной. "Ладно, ладно", - приговариваю я, пятясь, и - раз! - ныряю в коридор, к двери. У двери, когда я пытаюсь открыть незнакомый хитрый замок, этот с перекошенной рожей все-таки догоняет меня, хватает за плечо. Я отшвыриваю его руку и бью наугад, лишь бы отлетел, чтобы руки были свободны - дверь открыть. Он отлетает. Я берусь опять за замок, и - хлоп! - что-то толкает меня. Оборачиваясь, я успеваю увидеть в его руке бледную вспышку. "Юрка, Юрка!" - кричит меня далекий голос, кажется, мамин. И все.

По щупальцам-венам бежала в город светящаяся кровь страны. Несколько энергичных желудочков, переваривая свет, горели интенсивно, остальные части города словно мутнели, пропадали в сером, размывающем контуры тумане. У города больше не было имени. Город был светящимся пятном среди темноты.

Что же это за город? И что за дом?

Юрка оторвался от притяжения серой громады большого здания и поднялся вверх сквозь путаницу проводов, антенн и радиоволн. Город внизу светился, мерцая - как угли под пеплом. "Что-то не так, - усомнился Юрка, глядя вниз на знакомые и незнакомые очертания улиц. - Со мной что-то случилось. Я умер, - вдруг утвердилась мысль, вырвавшись из хаоса непонятного. - Меня убили", - четко вывел он, но не удивился и не испугался.

Если его убили и он умер, почему же он есть?

Тем не менее он был. Он видел, как светящиеся потоки улиц гонят людей, словно волны, к центру. Потоки, будто в воронку, впадали в пространства гулких магазинов. Из магазинов люди выходили обесцвеченные. Вверх над человеческими толпами поднимались, перемешиваясь, желания, страхи, тоска и ненависть. Поезда и автомашины везли желания с окраин к светящемуся сердцу страны, а обратно мчались темными. Редко-редко мелькал огонек в уносящемся из города поезде, и веяло от него безнадежностью.

"Может быть, я живой? - вопросил с отчаянием Юрка невесть кого - самого себя. И не смог ответить себе самому ничего утешительного. - Значит, не живой уж больше. Нет меня. Почему ж меня нет? А что от меня осталось? Мысль, душа?"

Он взвесил это странное слово - душа, - покрутил в разные стороны. Слово было душным и душистым. Перестать мечтать, перестать хотеть, перестать мыслить, улететь к абсолюту... Юрка закружился в растерянности.

Я - Юрка. Помню: мама, школа, армия, экзамены, персик. Меня убили. За что меня убили? Кому помешало то, что я жил? Плакала бесслезно, причитала неприкаянная душа, невинно убиенный Юрка. Такая хорошая жизнь начиналась. Жизнь-то за что отняли?