Генри Каттнер - Холодная война Страница 2

Он кинулся назад в кусты, визжа от радости, в восторге от своей выдумки.

- Я снова нагрел тебя, мелочь вонючая, - крикнул он мне. - Пойду посмотрю, как твой палец торчит посреди той недели!

И как я сразу не догадался. Это же была временная распорка. Когда он согнул проволоки, он и думать не думал о какой-то там грозе в будущий четверг, он попросту устроил временное короткое замыкание. Мне понадобилось минут десять, чтобы вытащить палец из будущей недели и все из-за этой Инерции, так ее зовут. Когда вы балуетесь со временем, непременно нужно держать ухо востро, иначе эта Инерция тут как тут. На редкость приставучая. Я, по правде говоря, не очень-то понимаю, что это такое. Я же еще, извините, не взрослый. Дядюшка Лем говорит, что уже успел забыть больше, чем я вообще знаю.

Кстати о нем. Дядюшка Лем уже почти скрылся из виду, когда я наконец освободился. Вне себя от ярости я бросился за ним. Поверите, я готов был убить его на месте. Я побежал за ним, как есть, не успев даже переодеться по-людски в одежду. Дядюшка-то передо мной бежал весь из себя расфуфыренный. Не иначе собрался куда-нибудь искать себе приключений на голову.

Однако же знает кошка, чье мясо съела. Дядюшка Лем, похоже, начал раскаиваться в содеянном. Я догонял, и навстречу мне неслись обрывки его мыслей, шлейф которых тянулся за ним. Мысли были вроде таких:

"Ох... и зачем я в это ввязался... Небеса, помогите мне, если Дед пронюхает о чем-нибудь... чтоб этим Пу пусто было... так дать себя околпачить!.. Ох... бедный, наивный Сонк, такая чистая душа... Никому... Никогда... Никакого вреда... А я... я...

Этот Сонк, он слишком мал для своих штанов... Ха-ха-ха... Ох, ну да ничего, бедный мой мальчик, все утрясется... Лемюэль, Лемюэль, ты заслуживаешь лучшей доли... Дед ничего не узнает".

А я все бежал за ним. Сперва его клетчатые брюки мелькали меж деревьев передо мной, затем я потерял его из виду. Вновь увидел я дядюшку Лема, когда он уже спустился с холма и пер через лужайки, где обычно пикники устраивают. Ну те, которые сразу за городом. Со всего разгона дядюшка Лем влетел в помещение железнодорожной кассы, держа в руке серебряный испанский дублон, который стырил из дедова сундука.

Меня совершенно не удивило, что он просит билет до столицы штата. Пусть, думаю, считает, что я отстал. А дядюшка тем временем яростно препирался с кассиром, потом залез в карман штанов и вынул серебряный доллар. Тот, в кассе, вроде как поуспокоился.

Паровоз уже дымил где-то за станцией, когда дядюшка Лем вылетел из-за угла. Времени не оставалось. Я кинулся за ним. И признаюсь вам, что последнюю дюжину-другую ярдов я пролетел, ну да никто вроде этого не заметил.

Когда-то, когда я был еще сосунком, в Лондоне, где мы тогда жили, случилась Великая Чума и нам, Хогбенам, пришлось живенько выметаться подобру-поздорову. Я помню гвалт, который стоял при этом в том самом Лондоне. Так вот, доложу я вам, он ни в какое сравнение не шел с тем, что творилось на улицах столицы штата, когда наш поезд, наконец, прибыл туда. Времена меняются, я полагаю.

Свистки свистят, гудки гудят, радио орет, аки оглашенный. Вот уже действительно, каждое новое изобретение рода человеческого за последние два века оказывалось громче предыдущего. У меня тут же голова разболелась, прежде чем я догадался, ну как там Па это называет, - во, повысить порог слухового... чего-то там. Попросту отключить уши.

Дядюшка Лем и не догадывался, что я был рядом. Я принимал, конечно, меры предосторожности, чтобы оставаться незамеченным, но он сам был так озабочен, что ничего не замечал вокруг. Я проследовал за ним сквозь толпу на вокзале, а потом вдоль широкой улицы, полной автомобилей. Это было таким для меня облегчением - убраться подальше хотя бы от этих поездов.

Мне всегда было неприятно представлять, что же происходит внутри чайника, когда он закипает. Те самые крошечные зверушки, которых и видно-то еле-еле, носятся там, должно быть, как угорелые, сталкиваясь лбами. А вокруг все горячее и горячее. Жуть!

А уж о том, что творится внутри автомобилей, которые проносятся мимо, и вовсе думать не хочется.

Дядюшка Лем, похоже, хорошо знал дорогу. Он несся по улице с такой скоростью, что мне приходилось напрягать всю свою волю, чтобы топать ногами, а не полететь ненароком. Я все думал: а может стоит связаться с кем-нибудь из наших, на всякий случай, если случится какая пакость, но связаться-то было вроде как не с кем. Ма сейчас была в церкви, и я очень хорошо помню взбучку, которую она мне учинила после того, как воздух перед лицом преподобного Джонса заговорил вдруг моим голосом. Этот преподобный еще к нам не привык.

Па сейчас лежит в дымину пьяный. От него никакого толку не добьешься. Если попробовать обратиться к Деду, можно ненароком разбудить Малыша Сэмми, а этого я боялся пуще смерти.

Дядюшка несся вперед как угорелый. Только ноги мелькали в клетчатых штанах. Он тоже был обеспокоен, доложу я вам, до крайности. Почище меня. Вот он заметил на углу толпу, которая сгрудилась вокруг большого грузовика, и почесал прямиком туда.

На грузовике какой-то человек потрясал бутылками в обеих руках и держал речь к толпе.

Кажется, он толковал что-то насчет головной боли. Я слышал его еще от угла. Над кузовом было протянуто полотнище, а на нем написано:

"ПУ ЛЕЧАТ ГОЛОВНУЮ БОЛЬ".

"Ох, - причитал дядюшка Лем про себя. - Ох, что же, что же мне делать? Ведь я никогда ни сном ни духом и помыслить не мог, что кто-нибудь женится на Лили Лу Муц. О горе мне несчастному!"

Признаться, все мы были порядком удивлены, когда Лили Лу Муц сыскала себе муженька, - было это лет этак десять назад, как мне помнится. Но убей, не пойму, какое отношение к этому имеет дядюшка Лем. Лили Лу была страхолюдиной, какой еще поискать. Нет, "страхолюдина" - это слишком мягкое слово для бедной девочки.

Дед сказал как-то, что она родом из семейства Горгонов, что ли, которых он некогда знавал. Хорошо еще, характером вышла покладистая. Деревенские проходу ей не давали, чтоб не поизмываться как-нибудь, - не все, конечно, - а она ничего, терпела, да и только.

Жила она сама по себе, в маленькой хижине в горах. Была ей под сорок, когда в один прекрасный день заявился с того берега реки какой-то хмырь и предложил ей выйти за него замуж. Вся наша долина аж на задницу села со смеху. Сам я этого дурня не видал, но говорят, что и он не с конкурса красоты явился.

"И вот в чем загвоздка-то, - думал я, глядя как тот тип на грузовике делает свой бизнес, - звали-то женишка не иначе, как Пу".

ГЛАВА 2

Золотое сердце

Как я понял в следующий миг, дядюшка Лем усек кого-то возле фонарного столба на тротуаре, с краю от толпы, и тут же почесал туда. Оказалось, что это была парочка гориллов: горилла-папа и горилла-сын. Две образины стояли и смотрели, как бойко идет торговля.