Вячеслав Рыбаков - Первый день спасения Страница 2

– Курить хочу, господи, хочу курить, умираю, я умираю, что же вы все сидите, я курить, курить хочу!..

– Заткнись, дерьмо!

Плач ребенка рядом.

– Уйми ублюдка, наконец! Я вызову психогруппу!

– Не надо! Соседушка, не надо! Ради бога! Ну спи, спи же, проклятый. Сейчас заснет, сейчас. Чего ты так боишься, ведь все хорошо, все хорошо, слышишь, мама рядом, вот она я. Не надо психогруппу!

Плач ребенка позади.

– И я думаю: может, и впрямь где-то сохранился оазис? Мутант это вполне может знать, он-то, говорят, поверху шастает свободно.

– Возможно. Все возможно. Только говори шепотом, ладно?

Плач ребенка позади. Заходящийся, надрывный.

– Помяни мое слово. Если маркшейдера не освободят, десятник точно пойдет на его место, точ-чно! И тогда у меня все шансы взять нашу десятку. Так что ты… это. Если у тебя о нем станут спрашивать… ну, там, понимаешь… вверни чего-нибудь. Высказывался пренебрежительно… или, может, скрытый саботаж… Как друга тебя прошу. Как друга.

Профессор бросил в мусороприемник лязгнувшие жестянки, задвинул тяжелую крышку. Постоял несколько секунд. Потом двинулся дальше, в конец коридора – туда, где за большим столом с лампой и телефоном, спиной к массивной металлической двери сидел дежурный.

– Доброе утро, господин дежурный.

– Утречко доброе, – жмурясь, сказал дежурный добродушно.

– Хотелось бы получить жетон на выход.

– На вечер? – деликатно прикрыв рот ладошкой, дежурный сладко зевнул.

– Хотелось бы сейчас. Я подменюсь с кем-нибудь, отработаю в следующую смену.

– Приспичило, значится. Да ты садись, пиши заявление. И чтоб по всей форме, а не как прошлый раз. Куда пойдешь-то?

– К другу. В медико-биологическую лабораторию. – Дежурный с уважением поджал губы и покивал. – Надо посоветоваться.

– Об чем это?

– Ну, так. Поговорить, – чуть смутился профессор. – Я давно с ним не виделся.

– Значится, так и пиши: цель выхода из блока – дружеский… дежурный опять со стоном зевнул, – визит…

Профессор присел на стул для посетителей, взял бланк и ручку, которые выдал ему дежурный, поспешно набросал текст. Дежурный принял листок и стал читать. На лысине его лежал отчетливый блик от висящей под жестяным абажуром лампы. Профессор поднял взгляд выше, на покрывавшие стену плакаты. "При первых признаках заболевания, – гласили крупные акварельные знаки, шедшие столбиком по левому краю плаката, – таких, как появление сиреневых пятен на коже или ноющих болей в суставах, следует немедленно обратиться к дежурному по блоку. Он вызовет санитарную группу и оформит Ваш переход в санитарный блок, где Вам будет оказана квалифицированная и эффективная медицинская помощь". Справа шли неумело нарисованные и раскрашенные картинки, иллюстрирующие оказание эффективной помощи: врачи в белом, придерживая с двух сторон больного, вели его к сложному аппарату; медсестра в очень коротком халатике, обольстительно улыбаясь, делала больному укол; излучающий полное довольство больной уплетал усиленный витаминизированный паек…

– Ну, все правильно, – прогудел дежурный как-то разочарованно и придвинул к себе толстый гроссбух, – можешь ведь… – Лизнув палец, он принялся перекидывать страницы. Нашел, повел обкусанным коричневым ногтем по столбцу имен. – Да-а… Как тебя… А, вот!

Ниже и крупнее прочего на стене висело: "Сокрытие недуга является тяжким преступлением против общины!" Иллюстраций к этой надписи не было.

– Погоди, погоди. Не пойдет. У тебя выходной лимит на декаду выбран.

– Как выбран? Пятый выход еще не взят, вы что-то перепутали, господин дежурный.

– Ничего не перепутал. Снизили до трех. Так что шабаш, сиди не рыпайся. И знай, что в ту декаду у тебя один уже использован, два остались.

Профессор медленно встал. Постоял секунду, прижимая пальцем дергающееся веко.

– Очень правильная и своевременная мера, – произнес он сипло и опустил руку. – Эти бесконечные хождения из блока в блок только затрудняют борьбу с эпидемией.

У него опять задергалось веко, и он опять прижал его – тыльной стороной ладони.

– Вот именно. Понимаешь ведь.

– Быть может, – нерешительно спросил профессор, – в счет будущей декады разрешите? Очень нужно. Очень… я по нему соскучился.

– Иди, иди, – дежурный, уже роясь в своих бумагах, отстраняюще махнул рукой.

Он пошел.

– Не, я в этот треп не верю. Никогда. Мутанты, шмутанты…

Шепот.

Шепот.

– Ну я же курить, понимаешь, курить я хочу, курить!

– А король достал свой золотой меч с рукояткой из… из… из алмаза и сказал: "Ну, подонки, спецслужба вами займется!"

Шепот.

– Он ничего не умеет, ни-че-го! Я, милочка, с ним когда-то спала. Ноль!

– И, понимаешь, лезет передо мной со своей тарелкой без очереди. Старик, у меня просто волосы дыбом встали!

Когда профессор вошел, женщина лежала на своей койке, с закрытыми глазами, с запрокинутым лицом; не раздеваясь, она до пояса укрылась одеялом. На звук его шагов она не шевельнулась. Он замер, притворив тонкую дверцу.

– Долго, – сказала женщина, не открывая глаз.

– Разговорился с дежурным, – громко и мертво ответил профессор. Славный он мужик все же.

– Посиди здесь, – попросила женщина и чуть шевельнула рукой по свободному краешку. Он присел рядом, взял ее безвольную руку, расстегнул манжету – и даже не вздрогнул. Только сглотнул. Застегнул манжету. Наклонившись, коснулся губами сухих, палящих губ жены. Потом – шеи. Расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и замер на миг, увидев другое пятно, под ключицей. "Я тебе говорю, старик, с этим лабухом ты наплачешься! выкрикнули за перегородкой. – Ты посмотри, как он ключ разводной держит у тебя же волосы зашевелятся!"

– Не страшно целовать меня теперь? – тихо спросила женщина. Вместо ответа профессор, всхлипнув горлом на коротком вдохе, прижался к пятну губами. Она положила руку ему на затылок, чуть жалобно сказала:

– Не чувствует. Даже тебя уже не чувствует. Нелепо…

– Храбрая моя… Любимая моя…

– У тебя не будет никаких хлопот со мной. Не было и не будет. Нет, нет, – она тихонько засмеялась, – подожди. Дай… я совсем сниму эту проклятую рубашку.

– Эй! – остервенело крикнули из-за перегородки. – Вы потише! Сил слушать нет!

– Профессор, – ехидно сказали с другой стороны, – я намекну десятнику, чтоб тебя поставили с отката на молоток. Что-то ты сильно шустрый, здоровья много!

Невеселый мужской хохот залязгал слева и справа.

– Бедные, – едва слышно выдохнула женщина, а потом, решившись, лихорадочно содрала надетый под рубашкой облегающий свитер. У нее горело лицо. Застенчиво и как-то беспомощно, моляще вскинула глаза на мужа. Я… как тебе? Еще ничего?