Виктория Угрюмова - Баллада о зонтике в клеточку Страница 2

В памятном 882 году в Киев пришел Олег со своей дружиной и убил князей Аскольда и Дира. Возможно, их души и были в чем-то виновны в момент смерти, но за тысячу лет все изменилось; и Аскольд давно уже мог отправляться, куда угодно. Как, собственно, и поступил в свое время Дир. По нему князь тосковал довольно сильно; но Киев любил еще больше; потому остался здесь и после того, как вышло ему прощение. Его примеру последовали многие. Хотят того нынешние киевляне или нет, но среди них постоянно толкаются тысячи иных граждан - не всегда заметных, весьма скромных и очень занятных, если дать себе труд познакомиться с ними поближе. Кстати, привидения и прочие сверхъестественные существа - доброжелательны и миролюбивы. А все слухи об их свирепости и опасности распускаются исключительно в целях самообороны, чтобы любознательные ученые не разобрали на запчасти, мотивируя этот поступок служением науке. Особенно сильный резонанс вызвала у призраков и волшебного народца одна статья, в которой серьезно и обстоятельно пояснялась необходимость убить снежного человека, чтобы затем, в тишине и покое его изучить. Собственно, это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения. Пришлось принимать меры. Теперь существует даже специальная программа защиты привидений, включающая в себя два пункта - распускание сплетен о том, что якобы кто-то кое-где у нас порой страдал от запредельного существа; и утверждение, что призраков (а вместе с ними гномов, домовых, фей, леших, русалок и примкнувших) отродясь не было и быть не могло. Последнее время люди верили в любую чушь.

Оставшиеся в Киеве со времен Рюриковичей варяги сами себя назначили на должность духов-хранителей древнего города. Многого они не могли, однако же и бесполезными тоже не были. Нередко ночной вор в панике бежал из чертова дома, который намеревался ограбить, да своя шкура дороже. А кому это ограбление нужно, если, скажем, мебель прыгает по комнате и дерется; да еще отпускает непристойные словечки? Словечек варяги за тысячу лет поднабрались солидно. Почему, спросите, никому эти факты неизвестны? А как их обнародовать единственному свидетелю - прямым текстом что ли: воровал я как-то в районе Выдубичей?..

Задумавшийся Аскольд шагал по пустынному Набережному шоссе как раз в том направлении. Мимо шуршали баснословно дорогие машины, беззастенчиво окатывая одинокого прохожего грязной водой из-под колес. Князю они были неприятны. То ли дело - первые авто, появившиеся в городе. Он прекрасно помнил белый автомобиль, принадлежащий городу. Тот стоял на стоянке у Бессарабской площади рядом с пышноусым городовым, и его можно было нанять для катания, как извозчика или нынешнее такси. Киевляне называли его "умывальником"...

- О судьбах мира задумался?

Очнувшийся Аскольд понял, что невежливо прошел сквозь старого своего знакомого, серого и скромного домовичка-беспризорника Васю. Вася был брошен своими хозевами в старом доме, предназначенном под снос; причем и брошен-то не по злому умыслу, а по незнанию. Прежде всем с младых ногтей было известно, что при переезде ставят в укромное место накануне ночью кастрюлю либо старый башмак и приговаривают:

- Дедушка домовой, вот тебе сани - езжай с нами.

Васины хозяева о таком обычае даже не подозревали. Собрали свои кастрюли в узел, выкинули все старые башмаки, чтобы не тащить эту рухлядь на новую квартиру, и отбыли в неизвестном направлении. Строгие правила запрещают домовичку самостоятельно покидать дом, в котором он некогда поселился. И теперь Вася тосковал. Правда, взял на попечение нескольких старушек-соседок. Здание, как водится, расселили не до конца, да так и оставили на произвол судьбы - не жилое, не ремонтирующееся, а так, с серединки на половинку; в ожидании, что когда-нибудь само рухнет, что ли? Но так ведь прежде строили надолго и с понятием.

Вася волок за собой авоську, вдвое больше его размерами. В ней были навалены банки и бутылки.

- Здравствуй, - улыбнулось привидение. - Куда путь держишь?

- К Трифону, в "Молочный". У них там разливное молоко обещали, так Триша моим старушкам грозился по глоточку из бидонов налить. Все равно у людей на усушку и утруску больше отводится.

- А то пошли ко мне, чай пить, - неожиданно предложил Аскольд. Слишком уж понурый вид был у мокрого и взъерошенного домовичка.

- Дождь...

- У меня зонтик есть.

- Твой зонтик только тебе и годится, - вздохнул Вася. - Я же плотный - осязаемый.

- И зонтик плотный, человеческий.

- Ой, модный какой! - взвизгнул домовичок. - Пошли, князюшка, коли не шутишь.

Аскольд раскрыл зонтик и широко пошагал направо, в сторону Петровских аллей.

Он шел домой.

Когда на предполагаемом месте его гибели несколько столетий тому назад возвели церковь, Аскольд не протестовал: это касалось не только его самого, но и всех жителей города. В скромную церквушку шел простой люд, и была она уютной и какой-то домашней. Чтобы не смущать батюшек, дух славного князя старался не попадаться им на глаза - ему-то святая вода не была страшна, но неудобно, чтобы люди хлопотали зря и переживали. И он скромно ютился рядом, заходя внутрь изредка, погреться. Но в 1810 году было решено поставить вместо церкви ротонду. Тут князя захлестнуло запоздалое возмущение: погиб-то он вовсе не здесь, и исследователи могли бы отнестись к этому делу посерьезнее. За тысячу лет дух Аскольда стал гораздо интеллигентнее: тому способствовало общение со многими выдающимися личностями, пребывающими как в материальном, так и в призрачном состоянии. Но буйная и воинственная кровь предков изредка начинала кипеть и бушевать в несуществующих жилах (кажется, гены преследуют человека и за пределами его земной жизни). Поэтому Аскольд явился несколько раз тогдашнему архитектору Меленскому в образе гневного призрака, добросовестно угукая, завывая и стращая злыми карами (над списком кар всю предшествующую ночь он трудился в компании с Перуном и Семарглом, которые, как заслуженные языческие божества, были весьма сильны по этой части). Но Андрей Иванович приписал сии кошмарные видения своим расстроенным нервам да неправильному образу жизни - и перестал употреблять спиртное. В остальном же протесты оказались бесполезными.

Будучи знатным питухом при жизни и не слишком убежденным трезвенником после смерти, Аскольд посчитал этот результат - для Меленского, конечно - слишком серьезной расплатой за ничтожную провинность; устыдился - и, соотвественно, перестал являться в белом саване и в компании небритых привидений с секирами и мечами. Таким образом, ротонда была благополучно возведена, затем перестроена в парковый павильон, а после - надстроена колоннадой. Словом, ад кромешный, как любила говаривать одна знакомая киевская ведьма.