Филип Фармер - Чаша больше, чем Земля Страница 2

Более того, все зубы были на месте. Не чувствовалось ни пломб, ни коронок.

— Не говори этого слова, — сказал человек с багром. — Оно не хорошее, и то, что ты сказал, — неправда. Покровители его не любят и примут меры, эффективные на сто процентов, чтобы наказать всякого, кто виновен в оскорблении таким способом общественной нравственности.

— Ты говоришь о слове, которое начинается на букву «ч»? — осторожно спросил Морфикс.

— Быстро соображаешь, гражданин.

— Как называется это… место?

— Дом. Просто дом. Я хотел бы представиться. Я — один из уполномоченных встречать. У меня нет имени; здесь ни у кого нет имен. Все — просто добрые граждане. И то, что я встречающий, не дает мне никаких преимуществ по сравнению с тобой, гражданин. У меня такая работа, только и всего. У нас все работают, и все профессии одинаково важны. У нас все равны, гражданин. Поэтому нет причин завидовать друг другу и ссориться.

— У вас нет имен?

— Забудь об этой ерунде. Если у тебя есть имя, значит, ты хочешь выделиться. Разве было бы хорошо, если бы кто-то считал, что он лучше, чем ты, потому что у него имя, которое много значило Известно-Где, а? Конечно, нет.

— Я здесь… надолго?

— Кто знает?

— Навсегда? — уныло спросил Морфикс.

Он снова получил багром по губам. Его голова откинулась назад, но сильной боли не было.

— Думай только о настоящем, гражданин. Только оно и существует. Прошлого не существует; будущего тоже еще нет. Существует только настоящее.

— Как нет будущего?

Снова легкий удар багром.

— Забудь это слово. Мы им пользуемся на реке, пока воспитываем новоприбывших. А как только приплывем к берегу, больше его не употребляем. Мы здесь — люди практичные. Мы не потворствуем фантазиям.

— Я понял, — сказал Морфикс. Он подавил желание вцепиться в горло человека с багром. Лучше подождать, пока он разберется в местных обычаях и узнает, что можно делать, а чего нельзя.

— Подходим к берегу, гражданин, — сказал гребец.

Морфикс заметил, что у обоих совершенно одинаковые голоса, и подумал, что и у него должен быть такой же. Но, к его тайному удовольствию, для него самого его голос звучал иначе; хоть это давало ему силы внутренне сопротивляться подобравшим его ублюдкам.

Лодка ткнулась в берег, и Морфикс вслед за своими спутниками вылез на песок. Он быстро оглянулся и увидел, что выше и ниже по реке было много других лодок. То тут, то там над краем латунного обрыва взлетали, а потом падали в воду, как он сам несколько минут назад, тела людей.

За краем обрыва уходил вверх латунный склон, по которому он скатился. Этот склон простирался так далеко, что фигур людей, которые, без сомнения, стояли на его краю, как раньше он сам, и которых сзади толкали вниз, не было видно. До этого края было по меньшей мере пять миль — пять миль, которые он проехал на спине.

«Колоссальная постройка», — подумал он.

По другую сторону от латунного города возвышался другой склон. Теперь он понял, что ошибался, думая, будто город находится в середине чашеобразной долины. Насколько он мог судить теперь, река, городу обрывы и склоны тянулись бесконечно. Он предположил, что по другую сторону города была другая река.

Город напомнил ему пригородный район, в котором он жил на Земле. Ряды за рядами прямоугольных латунных домов, похожих друг на друга, как капли воды, были разделены просторными — в двадцать футов шириной — улицами. Каждый дом был квадратом со стороной примерно двенадцать футов. У всех была плоская крыша и двери спереди и сзади, а окна прозрачной полосой опоясывали дома по периметру. Дворов не было. Каждый дом отстоял от соседнего на два фута.

От толпы на берегу отделилось существо. Оно отличалось от остальных только тем, что на предплечье правой руки у него был обод из какого-то темного металла.

— Дежурный инспектор, — сказало оно голосом, точно таким же, как у тех двоих, что были в лодке. — Придет и твой черед занять эту должность. У нас нет привилегий.

Теперь Морфикс понял, что в голосах все-таки могут звучать индивидуальные нотки, по которым их можно различать. Даже если у всех одинаковая гортань, идентичные голосовые связки и носовые пазухи, все равно у каждого свои излюбленные интонации, каждый сам выбирает слова и модулирует тембр голоса.

И потом, несмотря на одинаковые тела и ноги, у каждого должны быть свои особые жесты и походка.

— Есть ли жалобы на то, как с вами обращались? — спросил Д. И.

— Есть, — сказал Морфикс. — Этот сопляк три раза ударил меня своим багром.

— Это из любви, — сказал тот, у которого был багор. — Мы стукнули его кстати, совсем не больно, — чтобы направить на путь истинный. Как отец любя наказывает — извините за выражение — своего ребенка. Или старший брат младшего. Мы же все братья…

— Мы виновны в антиобщественном поведении, — строго сказал Д. И. — Нам очень и очень жаль, но придется доложить об этом случае Покровителям. Поверьте, нам это неприятно…

— Даже больше, чем нам, — вяло закончил тип с багром. — Мы знаем.

— К этому обвинению придется добавить цинизм, — сказал Д. И. Насколько я знаю Покровителей, это тянет на высшую меру. На несколько месяцев. Ну а если провинность повторится…

Д. И. пригласил Морфикса пройтись вместе с ним и по пути стал его инструктировать. Дорога была покрыта каким-то бледнофиолетовым веществом, напоминающим резину, которое казалось босым ногам едва теплым, хотя нещадно палило солнце.

Морфиксу предоставят собственный дом. Там он будет хозяином-барином и может делать все, что пожелает, если не считать действий, нарушающих нормы общественной нравственности.

— То есть я могу приглашать, кого захочу, а кого не хочу, не пускать?

— Да, вы можете приглашать, кого захотите. Но не выгоняйте тех, кто явится без приглашения. То есть пока они не позволяют себе антиобщественных действий. В последнем случае известите Д. И., а мы дадим знать Покровителю.

— Как же я могу быть хозяином в собственном доме, если ко мне будет приходить каждый, кто захочет? — спросил Морфикс.

— Гражданину так рассуждать не годится, — сказал Д. И. — Гражданин не должен препятствовать тому, чтобы другой гражданин пришел к нему домой. Если гражданин поступает таким образом, значит, он не любит других граждан, как родных братьев и сестер. А это нехорошо. Надо быть хорошим гражданином, верно?

Морфикс ответил, что он всегда был хорошим парнем, и стал слушать дальше. Проходя мимо места, где большой участок земли, покрытый фиолетовой резиной, нарушал однообразие домов, выстроенных в ряды, он заметил: