Сергей Георгиев - Камертон Страница 2

Гениальные идеи тем и хороши, что всегда просты и понятны. А профессор Иришкин свои мысли скрывать не любит да и не умеет.

— Мой юный друг! Начну с вопроса: знаете ли вы, что такое граммофонная пластинка? Молчите, прошу вас, не перебивайте! По глазам вижу: понятия не имеете!

— Но, профессор!..

— Вот именно: не имеете! И еще один простенький вопросец того же типа: знаете ли вы, что такое мысль человеческая, а? Не перебивайте!.. Вы читали Платона? Ну да, мой юный друг, того самого, древнегреческого, какого же еще? Чем, скажите на милость, отличается ком глины от прекрасной амфоры, которую из него вылепит гончар? Отвечайте, ну же!

— Но, профессор, тут-то мне все понятно!

— А вот мне не все! Платон отвечает просто: ком глины не имеет формы, амфора форму обретает — больше отличий нет! Но поскольку гончар знает, что он собирается делать, форма амфоры — это мысль гончара, понятно? Амфора — это ком глины плюс мысль человека! Вы следите за ходом моих рассуждений?

— Я весь внимание!

— Не перебивайте! Так вот, мысли человеческие… Нас с вами они интересуют сейчас в виде, так сказать, материализованном. Вы понимаете? Вот я иду по улице, глазею по сторонам. Дом — это камень, дерево, металл… плюс мысль архитектора! Он уже давным-давно умер, этот архитектор, а мысль его живет — и я понимаю ее! Понимаю! Вы-то меня понимаете?

Я молча кивнул.

— А музыка! Это уже не просто мысль, это душа человека! Вы согласны? Знаете ли вы, что такое грампластинка? Ах да, я уже спрашивал: и понятия не имеете! Молчите, не перебивайте… Грампластинка — кусок пластмассы плюс… Ага, начинаете улавливать? А теперь представьте себе, что вы находитесь в филармонии! Вот оркестр настроил инструменты, вот выходит дирижер, стройный и элегантный, так, кланяется. Взмахивает палочкой, и звучит… Что звучит, ну-ка быстро!

— «Секстет деревенских музыкантов», — честно сознался я.

— «Секстет деревенских музыкантов»! Ну вот видите… то есть, слышите! Как он звучит, этот ваш секстет? Му-му, му-му-му, да?

— Нет, отчего же, я отчетливо слышу каждый инструмент: скрипку, альт, виолончель,

валторны…

— Как вы сказали, валторны? Это же просто изумительно! Вы слышите валторны! Но ведь в вашей голове нет этих самых валторн! Или есть? А скрипки, альты, виолончели? Человек — совершеннейшая из грампластинок! Звучит крамольно!

— Да нет, — возразил я. — Только почему же так много забыто, если я — совершеннейшая из грампластинок?

— Вот-вот! — обрадовался профессор Иришкин. — Еще древние заметили, что человек — существо престраннейшее, единственное в природе существо, в ком дух и материя, мысль и тело существуют не только в единстве, но в динамике, в развитии! Вы меняетесь, меняетесь одновременно и душевно и физически, этот процесс постоянен и необратим. Я понятно объясняю?..

— Конечно! — успокоил я профессора.

— А я вот сам почти запутался… — профессор вздохнул. — Был, был соблазн свести мысль к рефлексам, нейронным связям и тому подобному… Ну ладно. Сейчас мы приступим…

— Так я беру гитару?

— Какую гитару? На черта нам, извините, ваша гитара? А впрочем, берите! И давайте ваш «Секстет», если не хотите «Прелюдию и фугу ре-минор»!

Я взял гитару и начал ее настраивать.

— Вас никогда не удивляло, что музыку, звучащую в нас, — продолжал профессор Иришкин, — мы воспроизводим или, иными словами, материализуем таким странным способом? Вот как вы сейчас — берете фигурный деревянный ящичек с натянутыми проволочками и… Или собираются несколько человек с такими же ящичками, с металлическими трубами… А ведь в вас-то музыка уже звучит!

— Ну и что?

— Вы никогда не слышали человека, подражающего скрипке? А человека-оркестр?! Здорово?! Все дело в том, что материальная-то часть человека, если можно так выразиться, гораздо

менее совершенна, чем хотелось бы. У большинства индивидов, по крайней мере. Между тем человек сам — инструмент, причем в этом смысле он гораздо выше грампластинки, гораздо выше!

— Гитара настроена, профессор.

— Да оставьте вы, наконец, в покое эту гитару!.. Может ли человек думать топором, а? Нет, он думает при помощи топора, когда строит дом! Архитектор давно умер, а я понимаю, что он хотел сказать своим творением! Сколько музыкально мыслящих людей, думающих симфониями, прелюдиями, ариями, немы только потому, что у них короткие пальцы или их вовремя не отдали в музыкальные школы! И я, кажется, решил эту проблему! Да-да, не улыбайтесь! Сейчас зазвучит Бах. Представьте себе, что это вы исполняете его! Я прицеплю кой-какие датчики к вашему запястью, вы не против? Ну и прекрасно. Сейчас, сейчас включу пластинку, а вы… Да нет, никакая это не думающая машина, нет. Это ваше продолжение, своего рода топор. Ну, не совсем топор… Главное — здесь, в чемоданчике, он вроде камертона. Каждый человек неповторим, уникален даже физиологически, и мой камертон должен почувствовать вас, настроиться на вас.

Профессор умолк и запустил проигрыватель. Зазвучал один из Бранденбургских концертов Баха, зазвучал в великолепном исполнении Лондонского симфонического оркестра — ошибиться тут было невозможно. Я устроился поудобнее в кресле, закрыл глаза и… поплыл куда-то.

И вдруг я стремительно, камнем полетел в пропасть. Замечательный оркестр безбожно фальшивил. Я открыл глаза. Пластинка не вращалась. Профессор Иришкин, прищурившись, с блаженной улыбкой раскачиваясь в кресле, беззвучно подпевал.

— Феноменально, мой юный друг! — вскричал ом. — Поздравляю вас, вы — отменный исполнитель!

— Профессор, но неужели же вы не слышите?!

— Слышу, мой юный друг, слышу! Проигрыватель давно отключился, но музыка звучит, звучит!..

— Фальшиво!

— Что такое?

— Музыка звучит фальшиво! Это просто ужасно, профессор! Или ваш камертон и я еще не «притерлись» друг к другу, или…

— Или… — вздохнул профессор. Он внимательно оглядел меня и еще раз вздохнул. — Или из двух составляющих гармонии я сконструировал пока только простейшее… А начинать-то, пожалуй, надо было с вас. Вас нужно сделать талантливым! Что ж, если вы не против, мой юный друг, прямо сейчас и начнем…