Герберт Уэллс - Искусственные алмазы Страница 2

Оставя в стороне вопрос о покупке, я спросил:

— Откуда вы его взяли?

— Сам сделал, — ответил он.

Я слыхал о работах Муассана, но я знал, что добытые им алмазы были очень мелки, и покачал головой.

— Мне кажется, что вы понимаете кое-что по этой части, — сказал он, — так я могу сообщить вам о моих делах… и вы тогда решитесь, может быть, на покупку.

Он повернулся спиной к реке, вздохнул и начал, засунув руки в карманы, таким голосом, в котором все, слегка напоминавшее об уличном пролетарии, совершенно заменилось тоном вполне образованного человека:

— Алмазы можно сделать, лишь обратив углерод в жидкое состояние посредством известного давления; этот газ кристаллизуется тогда не в виде крупинок угля или графита, но в виде мелких алмазов. Химики знают это издавна, но они не умеют, до сих пор, определить с точностью степень жидкости, до которой требуется довести газ, равно как надлежащую степень давления для получения наилучшого результата. Поэтому, алмазы, полученные, некоторыми учеными, крайне малы, темны и не имеют ценности в смысле украшений. Но я посвятил себя… посвятил всю свою жизнь на разрешение этого вопроса. Начал я заниматься им, когда мне было лишь семнадцать лет… а теперь мне уже тридцать два!.. Я думал, что на такое дело можно пожертвовать десятью годами, пожалуй и двадцатью, потому что оно стоит того!.. Вы подумайте только, что если человеку посчастливится попасть в самую точку, то он успеет нажить миллионы, прежде чем алмазы сделаются такими же дешевыми, как каменный уголь… Миллионы!

Он становился, глядя на меня с жадным ожиданием сочувствия, и воскликнул:

— Каково быть почти у цели… и но иметь средств!.. Не ужасно ли это?.. Когда мне исполнился двадцать один год, я получил в свое распоряжение тысячу фунтов и надеялся, что этого мне вполне хватит, чтобы пополнить еще свои сведения и продолжать опыты. Год с небольшим занимался явь разных лабораториях, преимущественно в Берлине, a потом стал уже работать самостоятельно. Главное затруднение было в том, чтобы держать дело в тайне. Если бы я выдал то, что задумал, другие, видя мою твердую уверенность в благоприятном результате, пошли бы по моим следам и, кто знает, могли бы добиться цели скорее меня самого. Я не считаю себя таким гением, чтобы не опасаться подобной конкуренции. Поэтому, я не мог брать себе и помощников, вынужден был работать один. Сначала у меня была своя небольшая лаборатория, но мои средства все убывали, и, наконец, я был вынужден заниматься попросту в дрянной каморке, в Кентингтоунском квартале, причем, в последнее время, вся моя обстановка состояла из соломенного тюфяка, на котором я отдыхал среди моих аппаратов. Деньги так и утекали, хотя я отказывал себе, решительно во всем, кроме требовавшегося для моих опытов. Я старался поддержать свои средства уроками, но я плохой учитель, не имею университетского диплома, вообще знаю основательно одну химию, и мне пришлось бы тратить время и труд за ничтожное вознаграждение, тогда как я уже подходил все ближе и ближе к цели моих усилий. Три года тому назад я разрешил проблему состава жидкообразного газа и почти дошел до определения степени давления, заключив добытую мною жидкость, вместе с известным углеродным соединением, в ружейный ствол, запаянный с одного конца; дополнив все водою, я замкнул герметически и этот конец, и стал нагревать…

— Рискованно, однако, — заметил я.

— Да. Штуку разорвало, повыбило все стекла в окне, попортя и часть моих аппаратов. Но я все-таки получил что-то в роде алмазного порошка. Стараясь разрешить вопрос о достижения самого высшаго давления на ту смесь, из которой должны были кристаллизироваться алмазы, я напал на исследования Добрэ в его «Laboratoire das poudres et salpêtres». Он делал опыты над динамитом, включенным в герметически завинченный цилиндр, достаточно крепкий; для того, чтобы противостоять взрыву, а между тем, с помощью этого самого количества динамита можно было бы раздробить на куски скалы не дряблее тех южно-африканских, в которых находят алмазы. Мне пришлось истратить последние мои деньги, но я приобрел стальной цилиндр, заказав его по образцу того, который был у Добрэ, наполнил его всем, чем следовало, развел огонь в своим горне, положил туда эту штуку… и ушел прогуляться.

Я не мог не рассмеяться, услыша эту последнюю, хладнокровную фразу.

— Вы не боялись, что взорвет весь дом? — спросил я. — Жил тут кто-нибудь еще, кроме вас?

— Внизу помещался лавочник с семьею, — ответил он, — а рядом со мною какой-то проходимец, промышлявший писанием просительных писем… Вверху жили еще две цветочницы… Может быть, я поступил немножко необдуманно… Но, вероятно, не все же они были дома в это время… Притом, в интересах науки… Но и не случилось ничего. Когда я воротился, все было попрежнему и мой цилиндр лежал целехонек на раскаленных углях. Взрывчатое вещество на смогло произвести своего действия. Теперь мне оставалось решить еще одну задачу. Вы знаете, что время могучий фактор в деле кристаллизация. Если поторопишься, кристаллы выйдут мелки; лишь продолжительное ненарушение процесса доводит их до более крупных размеров. Я решил подвергнуть аппарат двухлетнему охлаждению давая температуре понижаться как можно медленнее. Между тем, деньги у меня вышли, так что при необходимости Поддерживать огонь в моей комнате и платить за нее, у меня не оставалось ни одного пенни на еду.

Мне даже и не перечесть всего, что я делал, пока зрели у меня алмазы. Я был газетным разносчиком, стерег экипажных лошадей, отворял дверцы у кэбов, писал адресы на письмах, возил тележку зеленщика и выкрикивал его товар по одной стороне улицы, пока он кричал на другой. Но пришла такая неделя, в которую я остался буквально без работы, и тогда я просил милостыню. О, что это была за неделя. Раз, вижу, что мой огонь тухнет, сам я не ел уже целые сутки… Но какой-то франт, со своею красоткою под руку, кинул мне целых шесть пенсов. чтобы поважничать. Благодарение небу за людское тщеславие!.. Я пошел домой, из закусочных пахло так вкусно, но я удержался и купил только угля, так что мой горн опять запылал. Потом… ну, что рассказывать… голод сводит с ума человека.

Наконец, три подели тому назад я дал потухнуть огню. Я вынул цилиндр и стал его развинчивать; он был еще горяч настолько, что руки мне жгло. Я выскреб из него долотом массу, похожую на лаву, расколол ее молоточком на чугунной доске и нашел в ней три крупных алмаза и пять маленьких. Я сидел на полу, постукивай еще но массе, вдруг дверь ко мне отворяется и мой сосед, — тот, что просительные письма пишет, — вваливается ко мне, совершенно пьяный. Это, впрочем, его обычное состояние. «Ты анархист!» — кричит он мне. «Проснитесь лучше», — ответил я. Он продолжает кричать: «Нет, тебе несдобровать! Накроют тебя! Подожди немного!..» — и поглядывает в окно с какою-то странною ужимкою. Из его остальной пьяной речи, я мог понять, что он давно уже подглядывает за мною и ходил, в это самое утро, в полицию, чтобы донести на меня. Там записали его показания и меня должны были арестовать. Я, видимо, попал в безысходное положение: мне приходилось или высказать истину и потерять все плоды моих тайных трудов, или же молчать и быть обвиненным в анархистских замыслах. Не долго думая, я схватил доносчика за горло, смял его под себя, отколотил и убежал, захватив свои алмазы. В тот же вечер в газетах появилось известие об открытии фабрикации бомб в Кентиш-Тоуне, и теперь мое положение таково, что я не могу сбыть своих алмазов. Когда я захожу к хорошим ювелирам, они просят меня подождать, а сами шепчут своим подручным: позвать полицейского. Я, разумеется, говорю, что ждать не могу и ухожу поскорее. Один раз я обратился к скупщику краденых вещей; он просто захватил тот алмазик, который я ему показал, и посоветовал мне насмешливо обратиться к суду для получения его обратно. И вот, я скитаюсь с алмазами, стоящими сотни тысяч фунтов, под моим рубищем, и не имею ни убежища, ни куска хлеба. Вы первый человек, которому я доверился. Но у вас честное лицо, и сам я в крайней нужде.