Дмитрий Гаврилов - Эликсир памяти, или Последние из Арконы Страница 2

— Изволь. Но сначала оговорюсь — это взгляд физика-диалектика, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Свернув с тропинки, мы выбрались на большую поляну, окруженную плотным кольцом берез, на краю которой нашли укромное местечко.

Усевшись на бревна возле мертвого костра таким образом, чтобы всем было слышно, я постарался возможно более доходчиво растолковать приятелям суть дела.

— Возьмем за начало некое состояние, которое не может быть никак описано, потому что не имеет никаких свойств и вообще любых характеристик. Это Ничто. Это информационный вакуум, из которого родился мир, а с точки зрения математика — это просто «нуль».

Но раз «нуль с точки зрения», значит кроме него, нуля, уже есть Некто, наблюдающий и исследующий Ничто, сам появившийся из его недр.

— Извини, я перебью тебя, Рогволд! — вклинился Вовка в мою лекцию. — Значит ли это, что ты предполагаешь с самого начала дуализм.

— Это я и хотел сказать, — диву даешься, как иногда привяжется этот менторский тон, так никуда от него не денешься. — Некто называют разными именами — Субъект, Сущий, Логос, Господь Бог, Экспериментатор… Сейчас нас интересует совсем другое. Раз есть Некто и Ничто — значит, между ними возможен обмен, переход. Значит, уже есть взаимообратные процессы, в одном из которых верх берет Некто, а в другом — этот Ничто. Первый станем именовать возникновением, математически он выражен как порождение единицы нулем. Второй — это смерть, т. е. порождение единицей нуля.

Ботинком я расчистил землю от полусгнивших листьев и начертал некую абстрактную схему, которая, как мне казалось, весьма точно иллюстрировала мои слова.

Паша скучающе зевнул, а потом жалостливо глянул на меня: «Ты что, старик! Белены объелся?»

Но я не внял его мольбе и через секунду рисунок был готов:

Затем изложение пошло, как по маслу, у меня сам собой развязался язык, и после затяжного сна проснулось красноречие. Я сыпал научными терминами, обрадованный, что, наконец, нашел благодарных слушателей. Мои, мягко сказать, неформальные взгляды на эволюцию ничуть не способствовали улучшению отношений с коллегами на кафедре. Между тем ничего криминального в них не было, а был Гегель с его «Наукой Логики». Все новое — хорошо запрещенное старое.

— Рождение и Смерть — соперники, они непримиримы, но в их схватке не будет победителя. Если что-то появляется — что-то обязательно пропадает. За процессом возникновения следует всегда исчезновение. Некто снова обращается в Ничто, замыкая цикл. Так мы приблизились к следующему фундаментальному понятию — это Жизнь или Бытие. Жизнь временна, жизнь конечна. Я назову бытие временем на жизнь или, просто — Время. Здесь мы наталкиваемся на смутную пока еще ассоциацию с повторяемостью, вращением. Время — это последовательность существования Некто, его история, продолжение событий… Вертеть, ворочать — просматривается сходство? Да?

— Значит, мы попросту приравняли одно Ничто к другому! — откликнулся пытливый Вадим.

— Конечно. Однако, в физике есть немало случаев, когда результат обхода по контуру нельзя приравнять к нулю. Наш здравый смысл и сам повседневный опыт подсказывают, что хотя все и «возвращается на круги своя» — с каждым новым «кругом» накапливаются изменения. Учет предыдущих циклов есть не что иное как регистрация истории Некто. Тогда свойства нашего субъекта можно рассматривать как память о его прошлых состояниях, минувших жизнях. Вот что такое память, физики именуют ее Пространством, оно хранит на себе печать ушедшего.

И я снова принялся чертить веточкой на влажной черной земле:

— Память — это покой, это небытие, это сохранение жизни по ту сторону горизонта событий. Тем самым свойства любой вещи во Вселенной есть информация о пути и результате ее развития, совокупность прошлых воплощений, если угодно. Впрочем, наряду с процессом запоминания своей истории в природе имеет место и забывание, стирание информации.

— Гм, а какой-нибудь примерчик? — сосредоточился Вадим.

— Например, расплывание волнового пакета — это процесс забывания информации квантовым объектом. Да и человек не протянет долго, если не научится забывать.

— Склеротики! — бросил в воздух Павел.

— Это еще надо доказать! Он мог бы протянуть куда дольше, если бы имел совершенную и непрерывную память, — возразил Стас.

— Японский бог! — разразился Павел. — Вы можете хоть раз оставить ваши научные баталии в стороне? Какой прекрасный день!

Какой чудный весенний воздух! Вы только послушайте — один лезет со своей физикой, а второй — с лирикой.

— Не будем ссориться, друзья! — миролюбиво заключил Станислав, — Я предлагаю зайти ко мне и перекусить, чем послал бог, хоть и не японский.

Предложение было встречено с пониманием, свежий воздух пробудил во мне не только красноречие, но и зверский аппетит. Совершив торжественное обхождение березовой поляны, здесь в счастливые дни минувшего детства мы лихо рубились на мечах, Стас повел нас к выходу.

— Глядите-ка! Времена меняются, а нравы остаются! — Павел указал на группу ребят, занявших место, где мы недавно вели научные изыскания.

Бросалась в глаза странная одежда подростков — хламиды светомаскировки на одних, серые плащи-паутина — на других.

— Это толкиенисты, — добавил он. — Может, постоим чуть-чуть? Они тоже драться будут.

— Хорошенького — понемножку! У нас если кто на палках дерется — обязательно эльф или хоббит, начитались ребята до чертиков! — Вовка и Стас увлекли его за собой, но Павел несколько раз еще обернулся.

Не удержался и я, заслышав за спиной звон эльфийских клинков.

— Вот тебе и палки! — возразил я Стасу.

Тропа пролегала по косому склону Лысой горы, у подножия которой плескалась Чертановка. Ступая след в след, наша компания миновала заросли прошлогоднего померзшего рогоза. Потянуло жженой травой.

— Помните, как в «Прерии» тушили пожар? — оживился Вадим.

— А, индейцы? Как же, как же! Гойко Митич… — хмыкнул Павел.

— Чего? Классный актер.

— А я разве против?

Перебравшись через речку по останкам деревянного моста, чудом сохранившимся еще с московской Олимпиады, мы почти уже вышли из леса, когда я задел ногой какую-то железяку. Ею оказалась полузасыпанная створка автобусной двери. Здесь мы тоже играли, здесь разломали свой первый аккумулятор в поисках легкоплавкого свинца — символа богатства первоклашки. Уж четверть века минуло. К горлу подступил комок.