Георгий Гуревич - Открытие секунды Страница 2

- То есть ты не хочешь смещать моего заместителя? - догадался чернобородый.

- И это есть, - признался директор. - Но главное: интересы дела. Твой зам - добротный продолжатель. А ты хорош как зачинатель. Темпорология - пустое место в науке, терра инкогнита.

- Ну, не такая уж инкогнита, - пожал плечами доктор. - Теория отработана, опыты поставлены. Перепроверять? А это очень нужно?

- Никому не нужно, - тут же согласился директор. - Вот и предложи новое направление. Подожди, не говори "нет" из упрямства. Сейчас я еду в Гималаи, подышать качественным воздухом, через месяц вернусь и выслушаю соображения. Даже если откажешься от темпорологии, соображения представь.

Впоследствии Гурьянов говорил, что судьбу его решил гималайский отпуск директора. Если бы на раздумье дали три дня, Гурьянов ответил бы категорическим отказом, поискал бы другую работу по сверхпроводникам. Но месяц пришлось думать о темпорологии, и соображения появились. Сложился план работ, и неудержимо захотелось этот план выполнить.

Дмитрий Алексеевич Гурьянов умер не так давно. Еще живы многие из его соратников. Одного из них я спросил:

- Что было главным в характере Гурьянова?

- Главным? - Мой собеседник задумался. . Главным было уменье видеть главное. Представьте себе: идет обсуждение. Десяток выступающих, десятки соображений, советов, протестов и просто словес. Ведь каждый смотрит со своей колокольни, о своем отделе печется, Иной раз о важном говорят между прочим, о пустом - многословно. И так тянет вступить в спор по пустякам. Гурьянов никогда не разменивался на мелочи. В самый центр бил... То же на работе. Приемные часы, каждый со своей заботой: у кого идея, новый принцип, а кто отпрашивается на день, тещу на дачу перевезти. У Дмитрия Алексеевича была идеальная точность: это решает секретарша, это - завхоз, а это - я сам. Насчет машины - к завхозу, с принципом - ко мне. Завтра с утра посидим, подумаем на свежую голову. С утра думать любил. На утро сам вызывал. А приемные часы - под вечер, чтобы не посетители расписание дня диктовали.

- Что было главным? - переспросила племянница Гурьянова. - Вкус к жизни, вот что главное. С увлечением жил, все делал с увлечением. Ел с аппетитом, кости грыз с хрустом, спал, как убитый, спорт выбирал головоломный: водные лыжи, горные лыжи. И танцевал так, что дух захватывало. Женщин любил, племянница зарделась. - Вообще любил людей. Самый интересный разговор для него был о людях: чем себя проявил? И сразу решал: "Этого я пристрою к делу".

Иные упрекали: "У вас, Дмитрий Алексеевич, утилитарное отношение к человеку. Люди для вас винтики".

Он только отмахивался:

- Винтики! Сказали тоже. Сказали бы еще, что актеры - винтики сцены. Да настоящий актер только на сцене и живет полновесно, только там горит, талант проявляя. Наш институт и есть сцена для научных талантов. Иной, конечно, не блещет, чадит, не сумел найти себя. Вот я и помогаю найти себя. И представьте...

Будущее куется в научных институтах, и поскольку будущее интересует всех, ученым частенько приходится принимать журналистов, объяснять им азы своего дела, чертить для профанов схемы. Но все журналисты отмечали, что Гурьянов никогда схем не чертил и аппаратурой не хвалился. Гостей он обычно выводил на хоры, начинал рассказывать про людей, благо они толпились тут же, покуривая в коридоре.

- Вот на того обратите внимание, - говорил он, - на того, костлявого и седого, в мешковатом костюме. Мой зам по науке. Светлая голова, отвага в мыслях необыкновенная. Но к горю его - отвага эта кончается на краю письменного стола. Глубоко не верит в свои силы, потому что никого не может убедить. Вот и приходится опекать его, идеи его подбирать и проталкивать... А собеседник его, в очках, лысый и упитанный, - из тех, кто умеет проталкивать. Знает, что сделать, как сделать, как расставить, с кем договориться. Поручить можно, что угодно: организуй мастерскую, организуй завод. Но давать задание надо порционно, поэтапно. О заводе не заикайся, испугается: "Нет-нет, что вы, что вы, сорвусь, оскандалюсь". Инициативен в каждой части, нет инициативы в целом. На себя приходится брать членение на этапы... А тот - горбоносый и узколицый - ничего не вытягивает и не вытянет. Зато у него кругозор. Мгновенно охватывает картину, видит все недочеты... и ни шагу вперед. Остроумие, дерзость, быстрота мысли - и скептицизм. Разрушительный ум, не конструктивный. Но в коллективе и скептики полезны. Пусть развенчивает радужные надежды, пусть выпячивает слабости. Наше дело: найти контрмеры... Как видите, всякие у нас находят место - вдумчивые и деловитые, активные и неактивные, скептики и мечтатели... Звонок? Да, перерыв кончился. Почему не расходятся? А у нас разрешено болтать. Но - смотря о чем! Есть три запретных темы: хоккей, моды и любовь. Рот раскрывается только для полезной информации. "Я узнал, вычитал, высчитал, пробовал, получилось..." О том, что не получилось, можно говорить тоже. И от неудачника польза. Он спотыкается на первом бугорке, предупреждает, что впереди не идеальная гладь. Взывает о помощи, всех заставляет думать. Дурак, задающий вопросы, полезнее умника, воображающего, что ему все понятно.

- А ваша заслуга - в создании коллективной науки? - обычно спрашивали журналисты.

- Ну, что вы, наука всегда была коллективной. Кто создал космогонию? Коллектив. Это общий труд Коперника - Бруно - Кеплера - Галилея - Ньютона и других. Кто создал атомную энергетику? Это коллективный труд Беккереля - Кюри - Резерфорда - Бора - Гана - Ферми - Жолио - Иоффе . Курчатова и многих других. Да, они работали в разных странах, в разное время, а мы - в соседних комнатах. Но работали все равно - коллективно.

- Но ваша роль все-таки? - настаивали журналисты.

Гурьянов запинался. Не от излишней скромности, он был не так уж скромен. Мало думал о себе. Не видел полезной информации в самоанализе. Ведь эту единицу не надо было обхаживать, вовлекая в работу.

- Я? Я - диспетчер, наверное, - говорив он. . Направляю, кому на каком пути стоять, кому и когда трогать...

Итак, продумавши месяц, Гурьянов принес своему шефу, поздоровевшему от гималайского кислорода, диспетчерскую схему новой темпорологии.

Куда предлагал он двигаться? К индустрии. От пробирок к котлам, от лабораторий к заводам. Он говорил, что наука уже создана. Теоретики доказали на бумаге, что временем можно управлять, можно не только замедлять, но и ускорять его. Экспериментаторы доказали ускорение. Пора переходить от "пылинок" к предметам: переводить в ускоренное время аппараты, приборы, машины... а затем и человека.

Гурьянов наметил четыре пути. К успеху привел четвертый - ускорение времени в поле положительных зарядов...

И вот настал год, когда Гурьянов сказал: