Еремей Парнов - Короли и конструкторы (Предисловие к Кибериаде Ст Лема) Страница 2

Даже самому Циню пришлось расплачиваться за свою решительность и прямоту. Его поразила мания преследования - профессиональная болезнь тиранов...

Безобразик, как и Цинь, больше всего на свете любил простоту. Именно ту простоту, о которой говорят, что она хуже воровства. Намного хуже. Во имя этой простоты он отменил все искусства, кроме коллективной декламации, игры в шахматы и военной гимнастики. Более того, в отличие от Циня Безобразик даже сумел регламентировать постоянно растущее число доносов. Для особо активных доносчиков он ввел "налог на роскошь", чем и удерживал сей род деятельности в "разумных пределах".

Сосед и супротивник Безобразика король Мегерик - монарх совершенно иного склада. Он удивительно напоминает президента Лосаду из "Короли и капуста" О.Генри. Очевидно, не вмешайся наши конструкторы, он тоже так бы тряхнул свое несчастное отечество, что с него бы "чуть не слетели цепи лени и невежества". Впрочем, весельчаку Мегерику не до того. Он рвется на войну. И тут кончаются любые исторические или литературные реминисценции. Лем дает полный простор удивительному юмору и поразительной находчивости конструкторов. Читатель сам узнает, как Клапауциус и Трурль предотвратили кровопролитную бойню и одурачили королей, как достигли того, что один саперный батальон дошел до абсолютного солипсизма и заявил, что, кроме него, ничто реально не существует, а план неприятельской крепости оказался выполненным в абстрактном духе, совершенно противоречащем армейской традиции.

Но конструкторы не только носятся по космосу в погоне за приключениями, не чужды им, говоря научным языком, и поисковые темы. Когда им удается набрести на что-нибудь действительно стоящее, автор сам не выпускает их из лаборатории. Так случилось и тогда, когда Трурль замыслил создать Электрибальда - поэта на молекулярном уровне. Ставший традиционным спор о том, может ли машина заниматься художественным творчеством, дал жизнь очередной сказке "Кибернады". Сама по себе задача представлялась Трурлю довольно простой. Нужно было лишь начинить новорожденный кибер всей накопленной предшествующими цивилизациями информацией. Сказано сделано. Недаром ведь "скоро сказка сказывается". И вот Электрибальд заговорил стихами. Господи, какую чушь он понес! Но чушь ли? Может быть, стоит прислушаться к ней, попытаться найти скрытый смысл. И в самом деле! Оказывается, Электрибальд повторяет эволюцию наимоднейших течений поэзии!

Сначала это косноязычный бред, футуристическое расчленение образа, смещение и теряющая смысл инверсия, потом откровенная заумь и непереводимый на человеческий язык летризм. Но Трурль не унывает. Он продолжает совершенствовать свое детище, снабжая его всевозможными ограничителями, реле и сложнейшими ассоциативными блоками. Поэтическая роль становится главнее, членораздельной, и Электрибальд пускается в формалистические изыскания. Его прямо распирает от изысканных аллитераций. "К кузине королевы крадется Киберон!" Разве это не напоминает "чуждый чарам черный челн"? Но совершенству, как известно, нет предела. Новые обратные связи - и в "творчестве" Электрибальда появляются характерные черты электронной радиопоэзии. "Где, антиобраз, ты?" Вселенную захлестывает поток кибернетических поэм. Общение с поэтами-авангардистами вплетает в этот поток струи, делающие стихи Электрибальда "туманными, многозначительными, туристическими, магическими" и приводящими "в совершенное отупение". Не это ли делает "поэта" кумиром "толпы"? Модным любимцем, заставляющим визжать от восторга и умиления? Электрибальд по праву пожинал лавры успеха. Он превзошел всех, даже дважды лауреата государственной премии, бюст которого установлен в городском парке. Только графоманы могли выйти с честью из соревнования с ним. Но на то они и графоманы.

Трурль больше не берется за моделирование творческих процессов. Это, возможно, и правильно. Но только ли в этом смысл "Путешествия первого А"? Может быть, стоит перечитать его, если кому-то очередной поэтический светлячок покажется на фоне звездного неба звездою первой величины.

И все же "делу - время, потехе - час". Возня в лаборатории - "потеха" конструкторов, "дело" их - единоборство с королями. Вот почему после короткого и не очень удачного отдыха наши мастера попадают во владения его величества Жестокуса - страстного и самозабвенного охотника на всевозможных "зверей галактических". Правда, в охотничьих угодьях Жестокуса произошло то, что в наше время случилось в некоторых лесах и саваннах. Жестокус перебил все, что только возможно. Ему осталось одно: заставлять конструкторов создавать новых хищников, с которыми бы стоило померяться силами, - решение в данных обстоятельствах вполне разумное. Благо стража, "нанося удары прикладами лазеров и мазеров", может заставить сделать все что угодно. Тем более Жестокус, согласно той же изустной традиции, не оставлял попавшим в его лапы конструкторам никакого выхода. Не угодили - казнил, угодили - тоже казнил. Недаром Трурлю и К.лапауциусу пришлось порядком поломать головы, чтобы решить классическую дилемму: "направо пойдешь - смерть найдешь, налево пойдешь - головы не снесешь". И не мудрено, что им приходилось даже прибегать к самому страшному кибернетическому проклятию: "Черный ящик меня разрази!" Тем более что это вроде бы помогало.

Любопытно проследить за тем, как меняется язык повествования при переходе от описания королей к рассказу о будничной инженерной деятельности конструкторов. Словно в театре повернули сцену. Сказка кончилась. Откровенная ирония сменилась мягким юмором. Язык персонажей театра Гоцци и славянских былин незаметно превратился в знакомый жаргон современных научных работников, прекрасно эрудированных, легко жонглирующих самой сложной терминологией и понимающих друг друга с полуслова. Магия уступает свое место тензорному исчислению и матричному анализу. Это заклинания на базе экспонент я вириалов, чудеса, основанные на соотношении неопределенностей. И ритуал уравнений дает не меньший эффект, чем, скажем, трение волшебной лампы или пентакли, инвольтование, наговор. Во всяком случае, Трурль и Клапауциус создают все, чего только пожелают. Волхвам, джипам и колдунам остается только кусать ногти от зависти. И при этом никакого касательства к трансцендентности. Математика, физика, кибернетика - ничего особенного.

И, как мы видим, они прекраснейшим образом одурачивают и этого короля, несмотря на его лазерные пищали, своры киборзых и кибернаров.

Рассказ "Вероятностные драконы" перебрасывает нас в мир статистики, вероятностный мир квантов. Это "Алиса в Зазеркалье" второй половины двадцатого века. Наметившиеся во "Втором путешествии" тенденции "математической магии" перестают здесь играть служебную роль. Уже не нужны передаточные мостики от чуда физического закона к чуду сказочного воплощения. Сложная функциональная зависимость упрощается почти до тождества. "Магия микромира" сливается с магией фольклора, физическая терминология срастается со сказочной, В полном соответствии с традицией конструкторы заняты поисками дракона, терроризирующего целую страну. Конечно, король обещал одарить их сокровищами и, конечно, не выполнил своего обещания. Так что внешняя канва известной всем сказки соблюдается. Но это именно канва, на которой вышит причудливый и странный узор уравнений с волновой функцией. Слишком уж поиски дракона напоминают драматические поиски новых элементарных частиц! Лем приводит читателя во "чисто поле" и к пузырьковой камере мощного ускорителя одновременно. Нет, его, конечно, не интересует познавательная сторона! Он не ставит себе задачи популяризировать ядерную физику. Просто для современной сказки нужны свои особые изобразительные средства. Так и получаются всевозможные гибриды, вроде "счетчика драконов", "слабых змеевзаимодействий", "дифракции и рассеяния драконов", "жестких горынычей" и "полосатых спектров василиска". Странные гибриды! Но ведь и само слово "странность" давно стало полноправным физическим параметром. И нечего удивляться тому, что подстреленный Клапауциусом дракон ведет себя "странно". Первые гипероны тоже вели себя странно, почему и пришлось назвать их странными частицами. Лем щедро платит дань современности. Сказочная традиция требует, чтобы вероломный король не сдержал своего обещания раскрыть перед победителями дракона сокровищницу. Тут уж ничего не поделаешь. Но почему бы не сделать из этого короля тривиального бюрократа? Вот и получается, что царь не просто отказывается платить, а настаивает на созыве всевозможных комиссий, обмере туши, "не знает", по какому фонду провести платеж. Так, собственно, и создается смешная ситуация, соединение несоединимого порождает юмор.