Андрей Столяров - Правила игры без правил (опыт литературной войны) Страница 2

Чтобы выжить - я имею в виду, конечно, литературное выживание - мы обязаны предложить читателю то, что ему никто иной предложить не сможет. И мне кажется, что российская фантастика это сейчас предлагает. Мы - другие. Мы достаточно сильно отличаемся от англо-американских стандартов. В чем это отличие заключается, я сейчас обсуждать не стану: это дело критиков, настоящих и будущих, в конце концов, но принципиальная разница между российской и зарубежной фантастикой ощущается достаточно ясно. Если мы сохраним эту разницу, если море посредственной литературы не растворит нас одного за другим, если мы, как ныне говорят, дистанцируемся - по крайней мере в сознании квалифицированного читателя - от бурды, которой сейчас завалены лотки и прилавки, то мы выживем и вместе, и по отдельности. Если - нет, значит, нет. Наш читатель - это квалифицированный читатель. И он не должен вообще выбирать между Гаррисоном и Лазарчуком. Он должен знать: Гаррисон - это одно, и Лазарчук - это другое. Выбирать он должен между Лазарчуком и Пелевиным. Кому что ближе. Но дистанция между нами и литературой посредственной должна им подсознательно ощущаться.

Механизм литературного дистанцирования вполне понятен. Это соответствующие критические статьи, которые, к счастью, уже появляются, это выступления и интервью, где будут расставлены четкие художественные приоритеты, и, конечно, это, в первую очередь, литературные премии, выделяющие того или иного автора из безликой среды. Не случайно они привлекают последнее время такое пристальное внимание. Кто конкретно присуждает литературную премию, достаточно ли авторитетно жюри, не сомнителен ли способ ее присуждения, и чем, собственно, руководствуется орган, премию присуждающий: непосредственно литературой или здесь доминируют какие-либо иные соображения. Такие вопросы встают. И это вполне понятно. Потому что, присуждая премию, мы как бы говорим всем читателям: Это - хорошо. Это - лучшее, что есть в российской фантастике. И поэтому мы не можем сокращать дистанцию между высоким вкусом и вкусом низким. Если неквалифицированный читатель откроет книгу, которая для него излишне трудна, и оставит ее, то ничего страшного в этом нет - это все равно не совсем наш читатель, за него мы конкурируем с "Анжеликой", а, значит, проигрываем заведомо. Гораздо хуже, если квалифицированный читатель откроет автора вот только что получившего литературную премию, и вдруг увидит, что это - вторично, серо, затянуто, и что это пережевано не то, чтобы даже Стругацкими, а еще Биленкиным и Днепровым, я уже не говорю про англоязычных фантастов. Мы не можем позволить себе потерять квалифицированного читателя, потому что, растворившись в посредственности и утратив его, мы лишимся той базы, которая держит нас на плаву без которой мы просто утонем в море книжного рынка.

3

Разумеется, возникает вопрос: А как отличить хорошее произведение от плохого? Где критерий художественности и кто именно будет отделять зерна от шелухи? Это вопрос, на котором сломало зубы не одно поколение критиков и неразрешимость которого позволяет представителю низкого вкуса уверенно заявлять: А собственно, почему вы считаете эту книгу посредственной? Мы считаем эту книгу талантливой и хорошей. И при этом еще вполне правильно добавлять, что в литературе должны существовать разные вкусы. Вроде бы и не оспорить. Но это только если не понимать механики литературной оценки. Да, действительно, вопрос о качестве произведения теоретически неразрешим. Да, действительно, критериев художественности не существует. Но, являясь неразрешимым теоретически, практически этот вопрос решается довольно легко. Те, кто работал в науке, наверное, знают, существует метод оценки явлений, не поддающихся количественному анализу. Это метод независимой экспертизы. Несколько квалифицированных экспертов независимо друг от друга оценивают какие-либо параметры, затем выводится средняя, и на эту среднюю можно уже опираться как на достоверную математическую величину. Я сам работал таким экспертом и знаю, что ошибка здесь составляет в самом худшем случае пять процентов от условно выбранной математической единицы.

Нечто сходное присутствует и в литературе. Существует авторитетный Экспертный совет, непрерывно оценивающий вновь появляющиеся произведения. Этот Экспертный совет может быть оформлен структурно, и таким Экспертным советом, на мой взгляд является жюри премии "Странник", но он может и структурно не оформляться и тогда присутствует в виде мнения, складывающегося в профессиональной среде. Тут все просто до чрезвычайности. Если десять хороших писателей говорят, что книга хорошая - значит, она хорошая. Если же они говорят, что она плохая - значит, она плохая. И все. Споры возникают лишь в тех редких случаях, когда книга оказывается в интервале, отделяющем художественную литературу от посредственной. Но само наличие книги в таком интервале несомненно уже свидетельствует о ее литературной локализации. Грубые ошибки здесь исключаются, потому что в профессиональной среде непризнанных гениев нет.

4

Избежать литературной войны, по-видимому, невозможно.

Лучшая часть фантастики всегда будет стремиться к выделению самой себя из массы посредственной литературы, таким образом отстраняя всех остальных. В свою очередь авторы низкого вкуса никогда не смирятся с тем, что их деятельность не получает признания.

Рассуждения о мире в литературе, которые иногда приходится слышать оторваны от реальности. Они очень напоминают мне те доклады, те ужасные выступления по телевидению, те статьи, что нам всем приходилось читать и слышать в застойные годы. Если отбросить обязательную риторику, то вся суть их сводилась к следующему: нас, во-первых, призывали писать хорошо и талантливо, а во-вторых, призывали жить дружно, так сказать, единой семьей советских писателей. Я ни разу не слышал, чтоб призывали писать бездарно и плохо или чтоб призывали ссориться и враждовать друг с другом. То есть, все было правильно. Нечего было возразить. Но при этом и докладчик, и слушатели понимали, что под "хорошо и талантливо" подразумевается воспевание развитого социализма, а под "жить дружно, не ссориться" - безусловное подчинение литературным секретарям.

Это была демагогия.

Нечто подобное, как мне кажется, представляют собой и нынешние рассуждения о мире в литературе. О каком, собственно, мире идет речь? Нет мира вообще. Есть мир лишь на определенных условиях. И когда представитель низкого вкуса рассуждает о мире в фантастике, то под этим подразумевается: признайте нас, согласитесь, что наши произведения - тоже литература, допустите нас в номинации и в жюри, дайте право решать, что хорошо, а что плохо. Проще говоря, станьте такими же. Уничтожьте демаркационную линию. Уничтожьте границу между литературой и чтивом. Вот о чем идет речь. Речь идет о мире на условиях низкого вкуса.